Неточные совпадения
По совершении чина коронования, император, стоя на престоле, во всеуслышание прочитал фамильный акт о престолонаследии, где он, между прочим, первый из русских государей, официально
называет себе
главою церкви.
Государь именно выразил ту мысль, что не покажется ли странным Европе, что он, иноверный государь,
глава церкви, которую католики
называют схизмой, станет во
главе ордена, члены которого обязаны прежде всего повиноваться
главе католической церкви — римскому папе.
Неточные совпадения
— Да, вот растем, — сказала она ему, указывая
главами на Кити, — и стареем. Tiny bear [Медвежонок] уже стал большой! — продолжала Француженка смеясь и напомнила ему его шутку о трех барышнях, которых он
называл тремя медведями из английской сказки. — Помните, вы бывало так говорили?
Я думал уж о форме плана // И как героя
назову; // Покамест моего романа // Я кончил первую
главу; // Пересмотрел всё это строго; // Противоречий очень много, // Но их исправить не хочу; // Цензуре долг свой заплачу // И журналистам на съеденье // Плоды трудов моих отдам; // Иди же к невским берегам, // Новорожденное творенье, // И заслужи мне славы дань: // Кривые толки, шум и брань!
По окончании всех приготовлений адмирал, в конце ноября, вдруг решился на отважный шаг: идти в центр Японии, коснуться самого чувствительного ее нерва, именно в город Оосаки, близ Миако, где жил микадо,
глава всей Японии, сын неба, или, как неправильно прежде
называли его в Европе, «духовный император». Там, думал не без основания адмирал, японцы струсят неожиданного появления иноземцев в этом закрытом и священном месте и скорее согласятся на предложенные им условия.
Князь Юсупов (во
главе всех, про которых Грибоедов в «Горе от ума» сказал: «Что за тузы в Москве живут и умирают»), видя на бале у московского военного генерал-губернатора князя Голицына неизвестное ему лицо, танцующее с его дочерью (он знал, хоть по фамилии, всю московскую публику), спрашивает Зубкова: кто этот молодой человек? Зубков
называет меня и говорит, что я — Надворный Судья.
Эту
главу я мог бы
назвать: «Пробуждение льва», как Пепко
называл тот момент, когда просыпался утром.