Неточные совпадения
Круглый сирота и уроженец Петербургской губернии, он потерял своих родителей, которых он был единственным
сыном, в раннем детстве, воспитывался в Петербурге у своего троюродного дяди, который умер лет за пять до времени нашего
рассказа, и Евгений Иванович остался совершенно одиноким.
Мы уже знаем, что Дарья Васильевна, по поручению
сына, была знакома с княгиней Зинаидой Сергеевной, и по ее
рассказам, а также из писем Григория Александровича, знала, что княгиня, разошлась с мужем, который ее к кому-то приревновал, и уехала в свое поместье, чтобы более не возвращаться в Петербург.
Рассказ Сидорыча, из которого князь слышал только ту часть, которая касалась доказательства, что его
сын жив, казалось, вносил в голову князя еще большую путаницу.
Сбиваясь и даже краснея, начала княгиня
рассказ о несчастной любви ее
сына к гречанке, к Мазараки, как, путаясь, называла княгиня Калисфению Николаевну.
Лукашка забежал домой, соскочил с коня и отдал его матери, наказав пустить его в казачий табун; сам же он в ту же ночь должен был вернуться на кордон. Немая взялась свести коня и знаками показывала, что она как увидит человека, который подарил лошадь, так и поклонится ему в ноги. Старуха только покачала головой на
рассказ сына и в душе порешила, что Лукашка украл лошадь, и потому приказала немой вести коня в табун еще до света.
Фанни Михайловна готова была по целым часам слушать восторженные, почти поэтические
рассказы сына о предмете своей любви, вздыхала и плакала вместе с ним, но на просьбы Николая Герасимовича поговорить с отцом, убедить его, отвечала:
Мальчик будет с чувством достоинства, сумеет отстаивать свои права и окажется устойчивым в борьбе за жизнь. И в то же время ему стало жутко от
рассказа сына. Вот чему он подвергает Сережу в стенах заведения, где завязываются связи, где один какой-нибудь нелепый слух, разошедшийся между товарищами, может повредить всей карьере молодого человека.
Неточные совпадения
Самгин слушал и, следя за лицом рассказчика, не верил ему.
Рассказ напоминал что-то читанное, одну из историй, которые сочинялись мелкими писателями семидесятых годов. Почему-то было приятно узнать, что этот модно одетый человек —
сын содержателя дома терпимости и что его секли.
— Чертище, — называл он инженера и рассказывал о нем: Варавка сначала был ямщиком, а потом — конокрадом, оттого и разбогател. Этот
рассказ изумил Клима до немоты, он знал, что Варавка
сын помещика, родился в Кишиневе, учился в Петербурге и Вене, затем приехал сюда в город и живет здесь уж седьмой год. Когда он возмущенно рассказал это Дронову, тот, тряхнув головой, пробормотал:
Я уже упоминал в начале моего
рассказа, как Григорий ненавидел Аделаиду Ивановну, первую супругу Федора Павловича и мать первого
сына его, Дмитрия Федоровича, и как, наоборот, защищал вторую его супругу, кликушу, Софью Ивановну, против самого своего господина и против всех, кому бы пришло на ум молвить о ней худое или легкомысленное слово.
— Все давно помирай, — закончил он свой
рассказ и задумался. Он помолчал немного и продолжал снова: — У меня раньше тоже жена была,
сын и девчонка. Оспа все люди кончай. Теперь моя один остался…
В его
рассказах был характер наивности, наводивший на меня грусть и раздумье. В Молдавии, во время турецкой кампании 1805 года, он был в роте капитана, добрейшего в мире, который о каждом солдате, как о
сыне, пекся и в деле был всегда впереди.