— Друг моего жениха будет и моим другом, я там много слышала от него о вас, что заранее вас полюбила! — с чувством пожала молодая
девушка руку представленного ей Карнеева.
Неточные совпадения
— Не совсем так, — заметил Николай Леопольдович, — и я не вижу причин для трагических возгласов. Она всегда была болезненной
девушкой, смерть отца и дяди уже надломили ее, и чахотка начала развиваться: рано или поздно она должна была свести ее в преждевременную могилу, так не лучше ли, что это случится теперь, а не тогда, когда она была бы госпожою Шатовой, и двести тысяч, которых вы теперь единственная наследница, были бы в чужих
руках.
Девушка подала ему конверт. На нем
рукой княжны была сделана надпись: «Антону Михайловичу Шатову, в собственные
руки». Антон Михайлович, как теперь помнит, приложил этот конверт к своим губам. Когда же он оправился от первого волнения и хотел поблагодарить подательницу, ее уже не было. Она скрылась.
Вдруг князь Виктор стремительно вскочил с дивана и бросился в коридор, откуда возвратился через мгновение, ведя за
руку молодую
девушку лет восемнадцати.
Некоторые из них не сходили благополучно с
рук ловеласа-начальника: являлись защитники
девушек, и раз даже арапник справедливо разгневанного брата прогулялся по спине (по другой же редакции, по лицу) Николая Егоровича, вздумавшего довольно исключительно заняться артистическим образованием сестры воинственного братца, но встретившего от нее энергичный отпор.
Избалованный не только женщинами полусвета, носившими его на
руках, и светскими барынями, любящими мимолетные интрижки, но даже
девушками, которые, по наущению родителей, были предупредительно-любезны и заискивающе кокетливы с «блестящей партией» (установившееся светское реномэ князя Владимира), он был уязвлен таким отношением к нему первой красавицы Петербурга, и заставить эту гордую
девушку принадлежать ему — конечно, путем брака, который молодой князь считал чем-то не выше нотариальной сделки, — сделалось насущным вопросом его оскорбленного мелкого самолюбия.
— Вы, ваше сиятельство, — начала она снова насмешливым тоном, — приехали в Москву полюбоваться, а может быть и поухаживать за новою актрисою, Пальм-Швейцарскою, и не ожидали, что встретите в ней дело ваших грязных
рук, обманутую вами, когда-то любимую и любившую вас
девушку… Вы вчера смутлись от неожиданности такой встречи… Я заметила ваше смущение и порадовалась за вас. Значит, у вас еще есть совесть, и она способна хотя временно просыпаться… Я от вас не ожидала и этого…
— Прощайте вы, карие оченята, — вздыхает мельник да вдруг видит: схватилась
девушка руками за грудь, да как наберет воздуху, да как крикнет:
Неточные совпадения
Девушка взяла мешок и собачку, дворецкий и артельщик другие мешки. Вронский взял под
руку мать; но когда они уже выходили из вагона, вдруг несколько человек с испуганными лицами пробежали мимо. Пробежал и начальник станции в своей необыкновенного цвета фуражке. Очевидно, что-то случилось необыкновенное. Народ от поезда бежал назад.
— Не говори, не говори, не говори!—закричал Левин, схватив его обеими
руками за воротник его шубы и запахивая его. «Она славная
девушка» были такие простые, низменные слова, столь несоответственные его чувству.
В карете дремала в углу старушка, а у окна, видимо только что проснувшись, сидела молодая
девушка, держась обеими
руками за ленточки белого чепчика. Светлая и задумчивая, вся исполненная изящной и сложной внутренней, чуждой Левину жизни, она смотрела через него на зарю восхода.
Перед ним стояла не одна губернаторша: она держала под
руку молоденькую шестнадцатилетнюю
девушку, свеженькую блондинку с тоненькими и стройными чертами лица, с остреньким подбородком, с очаровательно круглившимся овалом лица, какое художник взял бы в образец для Мадонны и какое только редким случаем попадается на Руси, где любит все оказаться в широком размере, всё что ни есть: и горы и леса и степи, и лица и губы и ноги; ту самую блондинку, которую он встретил на дороге, ехавши от Ноздрева, когда, по глупости кучеров или лошадей, их экипажи так странно столкнулись, перепутавшись упряжью, и дядя Митяй с дядею Миняем взялись распутывать дело.
И вот ввели в семью чужую… // Да ты не слушаешь меня…» — // «Ах, няня, няня, я тоскую, // Мне тошно, милая моя: // Я плакать, я рыдать готова!..» — // «Дитя мое, ты нездорова; // Господь помилуй и спаси! // Чего ты хочешь, попроси… // Дай окроплю святой водою, // Ты вся горишь…» — «Я не больна: // Я… знаешь, няня… влюблена». // «Дитя мое, Господь с тобою!» — // И няня
девушку с мольбой // Крестила дряхлою
рукой.