Неточные совпадения
Следователем он служил уже давно, еще по наказу и остался вместе с очень немногими по введении судебной реформы, которой, кстати сказать,
был очень недоволен и вел постоянную войну с прокурорским надзором, окружным судом и судебною палатою, что, впрочем, в
виду того, что он
был утвержденным следователем, благополучно сходило ему с рук.
На
вид ей
было лет девятнадцать. Затянутая в корсет фигурка, и обутая в прюнелевый башмачок маленькая ножка придавали ей
вид барышни, исполняющей роль горничной на любительской спектакле.
С левой стороны находилась громадная арка с приподнятой на толстых шнурах портьерой, открывавшей
вид в следующую комнату-альков, всю обитую белой шелковой материей. В глубине ее виднелась пышная кровать, а справа роскошный туалет, с большим овальным зеркалом в рамке из слоновой кости. Альков освещался молочного цвета фонарем, спускавшимся из центра искусно задрапированного белоснежным шатром потолка. Пол
был устлан белым ангорским ковром.
Судя по его настоящему внешнему
виду, можно
было сразу догадаться, что за ним не сидели давно. Довольно густой слой пыли на книгах и неоконченной рукописи указывал, что к ним не прикасались, по крайней мере, несколько дней.
Князь, исполняя желание своего любимца, придумал несколько таких, якобы неотложных поручений, в числе которых
было отвезти письмо брату, а племяннице несколько снятых недавно приглашенным фотографом
видов с усадьбы и окружающих ее живописных мест.
Дом князя Дмитрия Павловича
был весь виден с этой скамейки. Он выделялся среди других строений, несмотря на мрачную дикую окраску, своим уютным, приветливым
видом. Стекла его пяти окон с зелеными ставнями
были замечательно чисты и ярко блестели на солнце. За большими, окрашенными в такую же, как и дом, краску, отворенными настежь воротами виднелся усыпанный песком двор, содержавшийся в идеальной чистоте. Со двора направо, в дом вело парадное крыльцо, обтянутое чистой парусиной.
Гостиная, убранная так же, как и зала, по-старинному, мебелью красного дерева, с лакированными спинками и мягкими подушками, обитыми коричневым сафьяном, атласными такого же цвета гардинами на окнах, заставленных жардиньерками, полными цветов,
была бы мрачна, если бы не вышитые подушки на диване, скамеечки и разбросанные там и сям на столиках и креслах белоснежные вязаные салфеточки, придававшие ей уютный и приветливый
вид и указывавшие, как и чистота залы, на заботливую аккуратную женскую руку.
— А, очень рада, очень рада, я так люблю Шестово, но папа болен, и я уже три года как не
была там. Это баловник дядя для меня и задумал снять
виды. Я уж знаю. Я ему как-то раз выразила желание… — затараторила Лидия Дмитриевна, развернув фотографии и любуясь ими.
Князь Дмитрий Павлович
был чрезвычайно симпатичный старик, с открытым, добродушным, чисто русским лицом. Остатки седых волос
были тщательно причесаны по-старинному, на виски, густые седые брови, нависшие на добрых, юношески-свежих глазах,
были бессильны придать им суровый
вид. Длинные седые усы с подусниками сразу выдавали в нем старую военную складку, если бы даже он не
был одет в серую форменную тужурку с светлыми пуговицами — его обыкновенный домашний костюм. Ноги старика
были закрыты пледом.
Николай Леопольдович за истекшие пять лет, прошедшие с того дня, когда мы оставили его сопровождающим княгиню с племянницами Москву, пополнел и возмужал. Окладистая каштановая бородка придала ему более солидный, деловой
вид. Изящный фрак с новым с иголочки значком присяжного поверенного (он
был принят в эту корпорацию всего недели две тому назад) красиво облегал его стройную фигуру, дышавшую молодостью, здоровьем и довольством.
Он, под гнетом безвыходного положения, решился изображать в одном из балаганов под Новинским на маслянице дикого человека, причем загримированный индейцем, на глазах публики глотал живую рыбу, терзал и делал
вид, что
ест живых голубей.
— Ничуть! В
виду почти постоянного запустения в этой гостинице, попасться во время совершения самого дела нет ни малейшей вероятности. Когда же на другой день в запертом номере найдут княгиню отравившуюся в постеле, с ключом от номера под подушкой, то не может
быть никакого сомнения, что все следователи мира признают самоубийство.
Будет даже и причина — это растрата ею опекунских денег.
Помещение
было очень опрятное и уютное: мебель заново обитая светлым ситцем, такая же перегородка, за которой виднелась пышная постель с несколькими подушками в белоснежных наволочках. Все это, освещенное солнцем, лучи которого проникали в открытые окна, придавало комнате веселый
вид и производило приятное впечатление укромного уголка.
Антон Михайлович отчетливо вспомнил даже теперь, почему это произошло: ему тяжело
было видеть веселые лица,
вид мужчины и женщины, идущих под руку, причинял ему невыносимые страдания.
Этот
вид совершенно не
был в характере веселой и болтливой Насти, а появился лишь в отношении ее любимицы, Александры Яковлевны, со времени опалы последней — вероятно под влиянием ее отца и остальной прислуги.
Наконец, эта «неопределенного звания особа» прибыла. Александру Яковлевну провели в апартаменты княгини, но она скромно выбрала себе комнату рядом с будуаром княгини, где когда-то помещалась Стеша. Этот выбор навел
было на Митрофана сомнение, не прислуга ли? Но внешний
вид прибывшей, ее костюмы, манеры — утверждали противное и успокаивали его.
Прочитав утром роковую заметку, вносивший исправно свою ежемесячную дань саврас ошалел до того, что вчерашнего хмеля как не бывало, и он, совершенно трезвый, помчался для объяснения в редакцию, помещавшуюся в то время на набережной Москвы-реки. В трезвом
виде он, надо заметить,
был смирнее ягненка.
Другой, Иван Васильевич Марин,
был актер казенной сцены и преподаватель драматического искусства в находящемся под начальством Николая Егоровича учреждении. Он не уступал последнему в наклонностях ловеласа, но в
виду преклонности лет, ухаживания его
были чисто эстетического характера.
Для последней в особенности представлялось обширное поле, так как, в
виду двусмысленного положения в обществе Александры Яковлевны, в ее салонах собирались, кроме нескольких заправских артисток, артистки-любительницы, все сплошь близко граничащие с кокотками; большинство же
были мужчины, мало стеснявшиеся с этим артистическим цветником, и почти не выделяя из него и хозяйку.
Время, как всегда в ожидании, тянулось черепашьим шагом. Он перешел в кабинет, где уже, в
виду зимних сумерек,
были зажжены свечи и лампы, все нет, нет да поглядывал на брошенную им на письменный стол карточку ожидаемой им барыни, и в волнении ходил по комнате.
Он сам дал ей пятьсот рублей на свадьбу, подарил ей бриллиантовые брошку и серьги,
был на этой свадьбе, но уже более четырех лет как потерял ее из
виду, забыл даже о ее существовании.
Гиршфельд, как и вчера, сидел против нее у письменного стола. Ее непринужденный веселый
вид заразил его. Он, несмотря на переживаемые им тяжелые мгновения, не мог не залюбоваться ею. Разгоряченная ходьбой, с ярким румянцем на смуглых щеках, она
была чрезвычайно пикантна.
Один лишь Виктор Гарин не изменил ему, но и тот дал ему понять, что в
виду его натянутых отношений с его домашними, визиты к нему
были бы неудобны.
Мелкие лепты, как его, так и других друзей дома, в сокровищницу Марьи Викентьевны, в
виду появления в семье Боровиковых такого, выражаясь актерским языком, «жирного карася», как князь Владимир, за ненадобностью прекратились, что отразилось на хозяйственном бюджете Анны Александровны, и она
была очень довольна.
— Не хотела причинять тебе лишнего беспокойства, в трезвом
виде, да бывало и
выпив — он могила, кто же знал, что с ним стрясется такая беда.
— Понимаю, и в лучшем
виде обделаю,
будьте покойны, такого мозгляка, как Сироткин, я отшвырну сажени на две — теперь половодье, лодку опрокинем у берега,
напоим мы его до положения риз — он и не почувствует, как у прапраотца Адама, не проспясь очутится, — цинично захохотал Князев.
После похорон мужа она около месяца почти совершенно не бывала у Гиршфельда, а если и заезжала, то всегда на минуту, с каким-то растерянным
видом, спеша к детям, к сиротам, как она с особым ударением называла их. Затем, хотя посещения ее участились, но она все-таки
была совсем другая, нежели прежде, и Николай Леопольдович уловил несколько брошенных ею не него взглядов, сильно его обеспокоивших. Из них он заключил, что она на что-то решилась, но это «что-то» скрывает от него.
Главноуправляющий имениями графини Завадской, имевший на нее, как мы уже знаем из рассказа швейцара, такое неотразимое влияние —
был атлетически сложенный мужчина лет шестидесяти, с подстриженными под гребенку седыми как лунь волосами, длинными усами с подусниками, придававшими воинственный
вид до сих пор еще чрезвычайно красивому лицу, с крупными, правильными чертами и темно-карими большими глазами.
Егор Егорович Деметр казался перед ними франтом и барином — это
был тип завсегдатая бильярдной Доминика, — высокого роста, с нахальной физиономией, с приподнятыми вверх рыжими, щетинистыми усами, с жидкой растительностью на голове и начавшим уже сильно краснеть носом. На
вид ему
было лет за тридцать. Одет он
был в сильно потертую пиджачную пару, с георгиевской ленточкой в петличке.
Этим достигалось то, что опекунские суммы, находившиеся в руках Гиршфельда, до времени могли
быть не сданы, в
виду невозможности вручить указ опекуну Князеву.
Подъезжая к усадьбе, которую он видел только мельком, никогда не располагая в ней жить и которую посоветовал купить своей жене в
виду ожидаемого поднятия цен на земли в этой местности и дешевой цены, он
был поражен сам ее грусть наводящим
видом.
— Пококетничайте посильнее с Князевым,
будьте с ним любезнее, чем с другими, сделайте
вид, что он вам нравится…
Это
была большая комната, обитая голубою шелковою материей, освещенная голубым фонарем, спускавшимся с потолка. Роскошная, уже приготовленная кровать стояла по середине. Он никогда не
был в ее спальне.
Вид ее постели остановил биение его сердца. Он несколько минут стоял, как окаменелый.
Николай Леопольдович не
был еще не только привлечен в качестве обвиняемого, но даже ни разу не вызван судебным следователем, хотя какими-то судьбами находил возможным следить за малейшими подробностями следствия и знал двойную игру Агнессы Михайловны, но не подавал ей об этом
вида.
Гиршфельд нашел нужным в
виду все продолжавшегося над ним следствия провести это лето белее скромным образом и в более уединенной местности, так как состояние его духа день ото дня становилось тревожнее, хотя из Москвы и получено
было известие о прекращенни местным прокурорским надзором дела по обвинению его в убийстве Князева, в
виду объяснения самого покойного, записанного в скорбном диете Мариинской больницы, но от петербургского прокурорского надзора, видимо, ему не предстояло отделаться так легко и скоро.
В день празднования последней годовщины его издания сотрудники поднесли ему пирог, внутри которого
была искусно скрытая массивная серебряная чернильница в
виде русского колодца — вероятно намек на кладязь современной премудрости — с вычеканеными на постаменте именами и фамилиями подносителей.