Неточные совпадения
Граф
приехал на несколько
дней в Грузино.
Граф Алексей Андреевич очень быстро сдержал свое слово и не далее, как через
день после встречи со стариком Хомутовым и его дочерью
на Крестовском острове,
приехал с визитом
на Васильевский остров.
После завтрака графине подали письмо от матери, присланное с нарочным. Она побледнела, как бы предчувствуя его содержание, ее уже два
дня беспокоило отсутствие в Грузине родителей, тоже, конечно, приглашенных
на торжество и обещавших
приехать даже с Лидочкой, о чем отдельным письмом просила графиня.
На другой
день он отправил посланного с письмом к графу Алексею Андреевичу. Он писал, что смерть Настасьи Федоровны так его расстроила, что он захворал, а потому и не может
приехать. Ему не хотелось видеть ненавистной ему женщины даже мертвой.
День 26 ноября прошел между страхом и надеждою; с часу
на час ждали нового курьера, но он не
приехал.
Великий князь Николай Павлович, по-видимому, со
дня на день ожидал его, хотя мысленно, зная непреклонный характер брата, подчас был уверен, что он не
приедет в Петербург.
То обстоятельство, что мы с вами не встречались восемнадцать лет, вы не могли, в силу вашей справедливости, приписать тому, что я умышленно избегала вас, скрывалась от вас, как женщина с нечистою совестью, нет, видит Бог, что как двадцать лет тому назад, когда мы
приехали в этот
день из церкви мужем и женой, так и теперь, я могу прямо смотреть вам в глаза —
на совести и
на репутации графини Аракчеевой не лежит ни одной темной полоски…
Происходило это не потому, что она держала открытым свой дом, любила гостей и сама была отзывчива
на приглашения. Напротив, Погорелова жила очень уединенно, была домоседкой и кроме церковных служб по воскресным и праздничным
дням, не посещала никого, а между тем, со всех концов Москвы
приезжали к ней, но
приезжали поодиночке, хотя всегда встречали истинно русское хлебосольство.
Несмотря
на это, через несколько
дней в Новгород
приехал Орлицкий и явился к Азиатову, с которым был сослуживцем по военным поселениям.
В конце ноября 1830 года фон Зееманы ждали из Тихвина Наталью Федоровну Аракчееву, обещавшую
приехать, как мы уже знаем,
на долгую побывку. Извещенные письмом о времени ее выезда, они ждали ее с нетерпением, тем более, что за несколько
дней перед этим случилось обстоятельство, положительно ошеломившее фон Зееманов, Зарудина и Кудрина.
Нам священника Лавра жена открыла, что Бутович
приезжал к ним ночью, вошел через окно, и, вынув саблю, принуждал его подписаться
на холеру и в Ильин
день отравить всех вином; да вот в 1-й поселенской роте нашли в колодце записку Савурского, сколько в него положено яду; да и писарь Штоц признался, что и весь провиант в магазине отравлен, — то мы просим вас, если вы что знаете, открыть нам о таком умысле и сказать: в каких колодцах брошен яд?
Неточные совпадения
Вчерашнего
дни я…» Ну, тут уж пошли
дела семейные: «…сестра Анна Кириловна
приехала к нам с своим мужем; Иван Кирилович очень потолстел и всё играет
на скрипке…» — и прочее, и прочее.
Софья. Я получила сейчас радостное известие. Дядюшка, о котором столь долго мы ничего не знали, которого я люблю и почитаю, как отца моего,
на сих
днях в Москву
приехал. Вот письмо, которое я от него теперь получила.
На шестой
день были назначены губернские выборы. Залы большие и малые были полны дворян в разных мундирах. Многие
приехали только к этому
дню. Давно не видавшиеся знакомые, кто из Крыма, кто из Петербурга, кто из-за границы, встречались в залах. У губернского стола, под портретом Государя, шли прения.
— Нет, княгиня, я не занимаюсь более земством, — сказал он. — Я
приехал на несколько
дней.
И увидав, что, желая успокоить себя, она совершила опять столько раз уже пройденный ею круг и вернулась к прежнему раздражению, она ужаснулась
на самое себя. «Неужели нельзя? Неужели я не могу взять
на себя? — сказала она себе и начала опять сначала. — Он правдив, он честен, он любит меня. Я люблю его, на-днях выйдет развод. Чего же еще нужно? Нужно спокойствие, доверие, и я возьму
на себя. Да, теперь, как он
приедет, скажу, что я была виновата, хотя я и не была виновата, и мы уедем».