Неточные совпадения
Сохраняя
то же недоумевающее выражение на
лице, он двинулся по направлению сидящего, отвечая кивком головы на почтительные поклоны присутствующих.
Клейнмихель, постоянно входя и выходя из одной комнаты в другую, докладывал графу с порога имена
тех лиц, которые не были лично известны Алексею Андреевичу.
По странной случайности, все эти три
лица: граф в своем кабинете, Антон Антонович фон Зееман в опустевшей приемной и Степан Васильев в своей каморке думали в общих чертах об одном и
том же.
Если бы все внимание Николая Павловича не было сосредоточено исключительно на его собеседнице,
то он несомненно обратил бы внимание на восторженное, оживленное, казалось, беспричинной радостью
лицо молодой девушки и, быть может, сразу бы разгадал тайну ее чересчур откровенного сердца.
Это был высокий, худощавый старик, с гладко выбритым выразительным
лицом и начесанными на виски редкими седыми волосами. Только взгляд его узко разрезанных глаз производил неприятное впечатление своею тусклостью и неопределенностью выражения. Если справедливо, что глаза есть зеркало души,
то в глазах Павла Кирилловича ее не было видно. Вообще это был человек, который даже для близких к нему людей, не исключая и его единственного сына, всегда оставался загадкой.
Наконец, является он пред
лицом Аракчеева, а
тот его же спрашивает, зачем приехал?
Она чувствовала, что она
то бледнела,
то краска снова приливала к ее
лицу.
Николай Павлович, продолжая идти с ней рядом, не вымолвил ни слова. На его
лице скользила лишь по временам все
та же полупрезрительная улыбка.
— Я презренный негодяй, подлец… Каждый честный человек имеет полное право сказать мне это в
лицо… — начал
тот, бессильно опускаясь в одно из покойных кресел кабинета Андрея Павловича.
От всех частей и
лиц вотчинного управления аккуратный помещик требовал суточных рапортов, которые просматривал лично, хотя бы за его отсутствием из Грузино их накопилось бы большое количество, и клал
те или другие резолюции.
Ей в
то время, когда Алексей Андреевич купил ее, было всего шестнадцать лет и она находилась в полном расцвете своей красоты. Ее черные как смоль волосы, черные глаза, полные страсти и огня, смуглый цвет
лица, на котором играл яркий румянец, ее гренадерский рост и дебелость вскоре совсем очаровали слабого до женской красоты Аракчеева.
Настасья Федоровна беспокойно ходила взад и вперед по довольно обширной комнате, меблированной не без комфорта, уже несколько раз проходила
то к
тому,
то к другому окну, вглядывалась во
тьму январского позднего вечера и чутко прислушивалась. На ее красивом
лице было написано нетерпение ожидания.
— Красавец он, матушка, Настасья Федоровна, писаный, рост молодецкий, из
лица кровь с молоком, русые кудри в кольца вьются… и скромный такой, точно девушка, с крестьянами обходительный, ласковой… неделю только как приехал, да и
того нет, а как все его полюбили… страсть!.. — ораторствовала Агафониха у постели отходящей ко сну Минкиной, усердно щекоча ей пятки, что было любимейшим удовольствием грузинской домоправительницы.
Первое время Егор Егорович подумал, не ошибается ли Минкина, что подозрительный прохожий и граф — одно и
то же
лицо, но смена помощника управляющего, о «злоупотреблениях» которого в защиту графа говорил неизвестному Воскресенский, подтверждала это предположение, да и костюм, описанный Настасьей Федоровной, в котором она узнала Алексея Андреевича, был именно костюмом прохожего.
Только четверо
лиц светлыми точками блестели на темном горизонте ее прошлого: это был ее отец, мать, Зарудин и Кудрин, несмотря на
то, что последнего она видела всего несколько раз.
— Настасью Федоровну? — сделала
та испуганно-удивленное
лицо.
Она не обратила на это особенного внимания, так как граф Алексей Андреевич ни на минуту, даже живя в Грузине, не оставлял личного управления государственными делами и имел ежедневное сношение с Петербургом, откуда
то и дело взад и вперед неслись курьеры и даже высокопоставленные
лица, стоявшие во главе
того или другого правительственного учреждения, для личного доклада всесильному графу о делах экстренной важности.
— Война будет объявлена очень скоро; если гвардия и останется в Петербурге,
то тебе можно будет сейчас же просить о переводе в действующую армию; в этом, конечно, не откажут, я сам думаю сделать
то же, нас с тобой не особенно жалует начальство и с удовольствием отпустит под французские пули, а там, там настоящая жизнь… Жизнь перед
лицом смерти!.. — с одушевлением воскликнул Андрей Павлович.
К
тому же он был человеком, скрывавшим от самых близких ему людей свои мысли и предположения и не допускавшим себя до откровенной с кем-либо беседы. Это происходило, быть может, и от гордости, так как он одному себе обязан был своим положением, но граф не высказывал ее так, как другие. Пошлого чванства в нем не было. Он понимал, что пышность ему не к
лицу, а потому вел жизнь домоседа и в будничной своей жизни не гнался за праздничными эффектами. Это был «военный схимник среди блестящих собраний двора».
В
то время, когда в доме графа Аракчеева разыгрывалась глухая драма скрытых страданий его молодой жены, задрапированная блеском и наружным деланным счастьем и довольством беспечной светской жизни, в
то время, когда на Васильевском острове, в доме Бахметьевой, зрело зерно другой светской драмы будущего, село Грузино служило театром иной грубой, откровенной по своему цинизму, кровавой по своему исполнению, возмутительной драмы, главными действующими
лицами которой были знакомые нам Настасья Минкина, Агафониха, Егор Егорович и Глаша.
Остальные действующие
лица нашего рассказа, принимавшие активное участие в войне — Николай Павлович Зарудин, Андрей Павлович Кудрин и Антон Антонович фон Зееман также благополучно окончили кампанию и, побывав в Париже, вернулись в Петербург с
теми же чувствами, с
теми же идеями и с
теми же идеалами в душе.
Окружив себя
лицами, враждебными всесильному графу, он увидал, что эти
лица далее глумления над царским любимцем «за стеною» не идут и от них ему нечего ждать нужной протекции, а между
тем, чувствовать себя выкинутым за борт государственного корабля для честолюбивого Зарудина стало невыносимым, и он решил обратиться к
тому же, как он уверял всех, злейшему врагу его — графу Аракчееву.
С первого взгляда, впрочем, было довольно трудно узнать в этом статном, белокуром красавце, с мужественным энергичным
лицом,
того тщедушного блондина, почти мальчика, каким семь лет
тому назад мы знали юнкера фон Зеемана.
В описываемое нами время это уже была не
та стройненькая, смуглая хорошенькая девочка, какою мы знали ее семь лет
тому назад, а вполне и роскошно развившаяся девушка с черной как смоль косою, с матовым цветом
лица, с ярким румянцем на щеках, покрытых нежным пушком, но с прежними красиво разрезанными глубокими темно-коричневыми глазами, полузакрытыми длинными ресницами и украшенными дугами соболиных бровей.
Орлиным взглядом своим Клейнмихель тотчас открыл из дел покойницы преступную связь ее с Егором Егоровичем Воскресенским, а после
того и до него с другими
лицами. Настасья Федоровна, по присущей всем женщинам слабости, сохраняла письма своих любовников и даже оказалось, что нежные письма ее к графу составлялись Воскресенским и другими, а затем ею лишь переписывались.
Определить его лета по полному, совершенно бритому, плутоватому
лицу было довольно затруднительно — не
то ему было лет сорок, не
то пятьдесят, а может, и более.
Граф Алексей Андреевич любил его и ласкал, не раз он сиживал у него на коленях, но Миша дичился и боялся его, всеми силами стараясь избегать, особенно после
той сцены, памятной, вероятно, читателю, когда граф чуть было не ударил ногой в
лицо лежавшую у его ног Настасью Федоровну, которую ребенок считал своею матерью.
Первое общество этого рода, основанное сперва по мысли
тех лиц, постепенно увеличивалось и в феврале 1817 года приняло уже некоторую правильную организацию, под названием союза спасения.
Отсюда мы продолжим наше повествование подлинными словами светского журнала. Он любопытен не только в отношении историческом, но и по самому образцу изложения, так как в одном и
том же акте одно и
то же
лицо называется сперва великим князем и высочеством, потом императором и величеством.
Положено: о сем знаменитом событии занесть в журнал для надлежащего сведения и хранения в актах государственного совета; причем, положено также сегодня,
то есть 14 декабря, исполнить верноподданнический обряд, произнесением присяги пред
лицом Божьим в верной и непоколебимой преданности государю императору Николаю Павловичу, что и было членами совета и правящим должность государственного секретаря исполнено в большом дворцовом соборе».
Он избегал смотреть в глаза даже незнакомым, встречавшимся с ним людям, он говорил с людьми в течение этих трех недель только по необходимости. Ему казалось, что каждый, глядевший на него, узнает в нем преступника, что каждый брезгливо сторонится от него, что на его
лице лежит именно
та печать «древнего Каина», которая по воле карающего Бога мешала первому встречному убить «братоубийцу».
Бессознательный бред больного, горячечные пароксизмы, в связи с продолжавшимся беспокойством, что в их доме нашел себе приют один из «них», как она в третьем
лице называла заговорщиков, и боязнь, чтобы это не отразилось на личности боготворимого ею мужа, сделали
то, что нервы молодой женщины окончательно расшатались.
Это казалось Наталье Федоровне легче, нежели быть отвергнутым любимым существом, не чувствовать взаимности любви, а напротив, видеть, что это существо любит другое
лицо, с ним ищет
то житейское счастье, которым бы так хотелось окружить его.
Больной всеми силами своей души привязался к своей спасительнице и с каким-то восторженно-молитвенным выражением глядел на ее все еще прекрасное, хотя уже сильно поблекшее
лицо, сохранившее выражение почти девической непорочности и дышавшее неизмеримой добротой и
тою высшей любовью к людям, которая озаряет
лица каким-то почти неземным светом. Взгляд ее «святых» глаз проникал в его душу.
Близкая соседка Погореловой Ольга Николаевна Хвостова была ее давнишней и задушевной приятельницей. Не раз Ираида Степановна обращалась к ней за более крупными суммами, которых не имела в своем распоряжении, но которые были нужны для поддержки
того или другого
лица, могущего поправить свои дела при своевременной помощи, и никогда не встречала отказа. Возвращенные деньги Погорелова в
тот же час отправляла к Хвостовой.
— Ничего… у меня изжога… не знаю с чего… — ответила
та, закрыв
лицо руками.
Кружок графа состоял из немногих
лиц: священник отец Иван, Федор Карлович фон Фрикен, продолжавший и после падения графа сохранять к нему чисто сердечную привязанность, домашний врач графа Семен Павлович Орлицкий, и два-три офицера из
тех, которые, зная слабость Алексея Андреевича, даже беглым взглядом не обращали внимания на Татьяну Борисовну.
Марья Валерьяновна повернула свое
лицо к говорившей, но взгляд ее совершенно безучастно скользнул по Софье Сергеевне, — она, видимо, ничего не слыхала, или не поняла, что
та говорила ей, продолжая укачивать ребенка, напевая какие-то заунывные на самом деле, но выражению жены станционного смотрителя, выматывающие всю душу мотивы.
— Вы, может быть, думаете, что я сошел с ума, — ну, так знайте же, что не далее, как час
тому назад, я
лицом к
лицу встретился с Екатериной Петровной Бахметьевой на Кузнецком мосту… Я всегда говорил, что она жива, вот и вышло по-моему…
— Какой ты чудак, Андрей Павлович! Она по воле Аракчеева должна была исчезнуть с
лица земли, ну и исчезла Екатерина Петровна, а появилась Зоя Никитишна, малый ребенок и
то поймет, так это ясно… Трудно что ли было Аракчееву достать ей другой паспорт, достал же он Шумскому все бумаги, да еще дворянские…
Графиня слушала с непрерывным вниманием, и эта искренняя исповедь подруги произвела на нее тяжелое впечатление. В ее чудных глазах, с любовным состраданием глядевших на Екатерину Петровну,
то и дело блестели крупные слезы. К концу рассказа они смочили все ее еще красивое
лицо.
Нельзя быть, впрочем, излишне строгим к
лицам, прибегавшим к этим мерам: они были детьми своего времени, они были исполнителями
той общей системы, которая была принята тогда относительно солдата — безразлично, как строевого, так и поселенного.
— Одно только ослепление ваше, — продолжал государь, — убеждает меня забыть столь важное преступление, которое заслуживало бы
того, чтобы стереть таких злодеев с
лица земли. Имеющие георгиевские кресты — выходите вперед.
Он заметил это уже после
того, как зажег фонарь и долгим, как бы в раздумьи, взглядом, окинул лежавшую навзничь Екатерину Петровну, направив на ее смертельно-бледное
лицо слабый свет фонаря.
Участь ее была решена им тогда же,
тем более, что она, к
тому же, знала его прошлое, знала его не Зыбиным, а Талицким — это была ее вторая вина и вторая причина быть стертой с
лица земли.