На первых порах несчастной
женщине показалось, что она проснулась от тяжелого, страшного сна, но восстановив подробности всей прошедшей за какие-нибудь четверть часа у склепа сцены, она должна была оставить эту отрадную надежду.
Неточные совпадения
Хорошенькое, блистающее невинностью личико, стройная, прекрасно сложенная фигура Натальи Федоровны не могла не произвести сильного впечатления на сорокалетнего сластолюбца. Среди
женщин его общества он встретил впервые такой нежный, но роскошный цветок, остальные петербургские барышни того времени были какими-то тепличными растениями,
казалось, преждевременно увядающими.
Вся дворня и все село находились в тревожном ожидании этого торжества; одна молодая графиня безучастно переживала день за днем с удручающим душу однообразием, даже приезжавшие на поклон к всевластному графу петербургские гости не вносили оживления в жизнь молодой
женщины, все еще находившейся под мучительным кошмаром несбывшихся грез и мечтаний, — кошмаром, который,
казалось, продолжится бесконечно.
Эта отвратительная сцена, могущая найти себе оправдание лишь в той мучительной сердечной боли, какую должен был испытать при обнаруженных изменах покойной, почти, за последнее время, боготворимой им
женщины, граф Алексей Андреевич, этот «жестокосердный идеалист», каким он остался до конца своей жизни,
казалось, утешила эту боль, а его самого примирила с жизнью.
Он,
казалось, забывал о проведенных минутах близости с этой властной
женщиной и тотчас же после страстных объятий и жгучих поцелуев являлся почтительным, раболепным слугою, памятуя расстояние между ним, как одним из бесчисленных лакеев графа, и ею — фавориткою самого его сиятельства.
Взоры его машинально остановились на запечатанном пакете, форма и адрес которого обратили на себя его внимание: это было простое письмо с надписью на английском языке: «Императору одному». Слова эти были написаны беглым почерком,
казалось, принадлежавшим руке
женщины.
Впервые он воочию убедился в нравственной силе и даже политическом смысле русской
женщины и преклонился перед этим дивным образом, воплотившимся,
казалось, всецело в графине Наталье Федоровне.
Несчастная
женщина была все в том же положении, только
казалась, если это было возможно, еще более исхудавшей.
Екатерина Петровна удвоила к мужу свою нежность, но страдания и беспомощное положение боготворимого ею мужа глубоко терзали ее душу, тем более, что ей
казалось, что Бог наказывает его за нее, за то, что он соединил свою судьбу с такой великой, как она, грешницей —
женщины, вообще, зачастую страдают отсутствием логики, а в несчастии в особенности.
Парень смотрел на нее, чувствуя себя обезоруженным ее ласковыми словами и печальной улыбкой. То холодное и жесткое, что он имел в груди против нее, — таяло в нем от теплого блеска ее глаз.
Женщина казалась ему теперь маленькой, беззащитной, как дитя. Она говорила что-то ласковым голосом, точно упрашивала, и все улыбалась; но он не вслушивался в ее слова.
Теперь, когда эта
женщина казалась мне прекрасней, чем когда-либо, я чувствовал, какую потерю в лице ее понесла природа, и мучительная злость на несправедливость судьбы, на порядок вещей наполняла мою душу…
Неточные совпадения
― Ты,
кажется, представляешь себе всякую
женщину только самкой, une couveuse [наседкой,], — сказал Степан Аркадьич.
Ему даже
казалось, что она, истощенная, состаревшаяся, уже некрасивая
женщина и ничем не замечательная, простая, только добрая мать семейства, по чувству справедливости должна быть снисходительна.
Для Кити точно так же,
казалось, должно бы быть интересно то, что они говорили о правах и образовании
женщин.
— Может быть. Едут на обед к товарищу, в самом веселом расположении духа. И видят, хорошенькая
женщина обгоняет их на извозчике, оглядывается и, им по крайней мере
кажется, кивает им и смеется. Они, разумеется, зa ней. Скачут во весь дух. К удивлению их, красавица останавливается у подъезда того самого дома, куда они едут. Красавица взбегает на верхний этаж. Они видят только румяные губки из-под короткого вуаля и прекрасные маленькие ножки.
— Да, вот эта
женщина, Марья Николаевна, не умела устроить всего этого, — сказал Левин. — И… должен признаться, что я очень, очень рад, что ты приехала. Ты такая чистота, что… — Он взял ее руку и не поцеловал (целовать ее руку в этой близости смерти ему
казалось непристойным), а только пожал ее с виноватым выражением, глядя в ее просветлевшие глаза.