За это-то не только дворовые люди и крестьяне, но и все окольные бедняки звали ее не иначе, как «ненаглядной кралечкой», «ангелом-барышней» и в глаза и за глаза желали ей всех
благ мира сего, да жениха — заморского принца и куль червонцев.
Быть может, он для
блага мира // Иль хоть для славы был рожден; // Его умолкнувшая лира // Гремучий, непрерывный звон // В веках поднять могла. Поэта, // Быть может, на ступенях света // Ждала высокая ступень. // Его страдальческая тень, // Быть может, унесла с собою // Святую тайну, и для нас // Погиб животворящий глас, // И за могильною чертою // К ней не домчится гимн времен, // Благословение племен.
В России есть смешение двух стилей — аскетического и империалистического, монашеского и купеческого, отрекающегося от
благ мира и обделывающего мирские дела и делишки.
Напротив, и исправник, и судья, и городничий, и эскадронный командир находили, что Розанов «тонлр», чту выражало некоторую, так сказать, пренебрежительность доктора к
благам мира сего и неприятную для многих его разборчивость на род взятки.
Неточные совпадения
Земное великое поприще суждено совершить им: все равно, в мрачном ли образе или пронестись светлым явленьем, возрадующим
мир, — одинаково вызваны они для неведомого человеком
блага.
Когда
благому просвещенью // Отдвинем более границ, // Со временем (по расчисленью // Философических таблиц, // Лет чрез пятьсот) дороги, верно, // У нас изменятся безмерно: // Шоссе Россию здесь и тут, // Соединив, пересекут. // Мосты чугунные чрез воды // Шагнут широкою дугой, // Раздвинем горы, под водой // Пророем дерзостные своды, // И заведет крещеный
мир // На каждой станции трактир.
— В нашей воле отойти ото зла и творить
благо. Среди хаотических мыслей Льва Толстого есть одна христиански правильная: отрекись от себя и от темных дел
мира сего! Возьми в руки плуг и, не озираясь, иди, работай на борозде, отведенной тебе судьбою. Наш хлебопашец, кормилец наш, покорно следует…
Много мыслительной заботы посвятил он и сердцу и его мудреным законам. Наблюдая сознательно и бессознательно отражение красоты на воображение, потом переход впечатления в чувство, его симптомы, игру, исход и глядя вокруг себя, подвигаясь в жизнь, он выработал себе убеждение, что любовь, с силою Архимедова рычага, движет
миром; что в ней лежит столько всеобщей, неопровержимой истины и
блага, сколько лжи и безобразия в ее непонимании и злоупотреблении. Где же
благо? Где зло? Где граница между ними?
Один — духовный, ищущий
блага себе только такого, которое было бы
благо и других людей, и другой — животный человек, ищущий
блага только себе и для этого
блага готовый пожертвовать
благом всего
мира.