— Правильно, товарищ Ведерников! Больно много молодые получают, нельзя терпеть такого безобразия. Сокращать их надо
в норму. Жарь, Афонька! Правильно!
Неточные совпадения
А этот вот рвач дрожит только над одним, — как бы ему не повысили
норму, как бы ему не потерять ни рублика из своих двухсот рублей
в месяц…
— Товарищи! Этот вопрос очень важный, надобно заострить его по всей
норме. Но только сейчас мы больно далеко заедем с этим
в сторону. Давайте поворотимся к делу… Никто больше не может сказать о деле?
И как
в такое время могут находиться товарищи — р-а-б-о-ч-и-е! — которые думают только о рубле, которые боятся только одного, — как бы им не накрутили
нормы!
Работницы возмутились. Кричали, ругались
в уборных и
в столовке. И тайно сговорились. При ближайшем подсчете оказалось, выработка у всех была прежняя — 1400. И так еще три раза. Потом пришли работницы
в дирекцию, стучали кулаками по столу, кричали, что
норма невозможная, что этак помрешь за столом.
— Гонка какая-то пошла.
В гоночных лошадей нас обратили. Разве можно? И без того по сторонам поглядеть некогда, — такая
норма. А тут еще ударяйся.
Рыцари и верующие часто не исполняли своих обязанностей, но сознание, что они тем нарушали ими самими признанный общественный союз, не позволяло им ни быть свободными в отступлениях, ни возводить
в норму своего поведения.
Между тем звуки фортепьяно, на котором с возрастающей энергией принялась играть Муза, оставшись одна в зале и явно придя
в норму своего творчества, громко раздавались по всему дому, что еще более наэлектризовывало Егора Егорыча и поддавало ему пару.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да, и
в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «
Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же
в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная
в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
— Вот
в этих
нормах ваших и спрятаны все основы социального консерватизма.
— Как видите, пред вами — типичный неудачник. Почему? Надо вам сказать, что мою способность развязывать процессуальные узлы, путаницу понятий начальство весьма ценит, и если б не это, так меня давно бы уже вышибли из седла за строптивость характера и любовь к обнажению противоречий.
В практике юристов важны не люди, а
нормы, догмы, понятия, — это вам должно быть известно. Люди, с их деяниями, потребны только для проверки стойкости понятий и для вящего укрепления оных.
Он мог бы одинаково свободно и с равной силой повторить любую мысль, каждую фразу, сказанную любым человеком, но он чувствовал, что весь поток этих мыслей требует ограничения
в единую
норму, включения
в берега,
в русло.
— Как
в цирке, упражняются
в головоломном, Достоевским соблазнены, — говорил Бердников. — А здесь интеллигент как раз достаточно сыт, буржуазия его весьма вкусно кормит. У Мопассана — яхта, у Франса — домик, у Лоти — музей. Вот, надобно надеяться, и у нас лет через десять — двадцать интеллигент получит
норму корма, ну и почувствует, что ему с пролетарием не по пути…