Ширяев большими шагами расхаживал по зале. В раскрытые окна тянуло все тем же широким, сухим запахом спелой ржи. Месяц светил сквозь липы, за ними чувствовался вольный, далекий простор. Доктор, сгорбившись, пил крепкий, как темное пиво, чай, непрерывно курил и затушивал папиросы в блюдечке. От окурков на блюдечке стояла коричневая слякоть. Загорелое лицо доктора было темно, как будто от табачной копоти. И так весь он казался чуждым
широкому простору, который тянулся за окнами…
— «Если изба без запора, то и свинья в ней бродит», как говорит пословица. Соглашаюсь, и всегда буду с этим соглашаться. Я не стану осуждать женщину за то, что она дает
широкий простор своим животным наклонностям. Какое мне дело? Это ее право над собою. Но не стану и любить эту женщину, потому что любить животное нельзя так, как любят человека.
Не знаю, как вам, мой читатель, но что до меня касается, люблю я эту торжественную тишину посреди
широкого простора вод, замкнутого высоким, величественно живописным берегом!
Словно шел по узкому, как лезвие ножа, высочайшему горному хребту и на одну сторону видел жизнь, а на другую видел смерть, как два сверкающих, глубоких, прекрасных моря, сливающихся на горизонте в один безграничный
широкий простор.
Неточные совпадения
Бывало, он еще в постеле: // К нему записочки несут. // Что? Приглашенья? В самом деле, // Три дома на вечер зовут: // Там будет бал, там детский праздник. // Куда ж поскачет мой проказник? // С кого начнет он? Всё равно: // Везде поспеть немудрено. // Покамест в утреннем уборе, // Надев
широкий боливар, // Онегин едет на бульвар, // И там гуляет на
просторе, // Пока недремлющий брегет // Не прозвонит ему обед.
Обломов всегда ходил дома без галстука и без жилета, потому что любил
простор и приволье. Туфли на нем были длинные, мягкие и
широкие; когда он, не глядя, опускал ноги с постели на пол, то непременно попадал в них сразу.
Нет
простора и свободы для живой мысли, для задушевного слова, для благородного дела; тяжкий самодурный запрет наложен на громкую, открытую
широкую деятельность.
Грубые, необузданные крики какого-нибудь самодура,
широкие размахи руки его напоминают им
простор вольной жизни, гордые порывы свободной мысли и горячего сердца — порывы, заглушённые в несчастных страдальцах, но погибшие не совсем без следа.
Рядом с этим царством огня и железа картина
широкого пруда с облепившими его домиками и зеленевшего по горам леса невольно манила к себе глаз своим
простором, свежестью красок и далекой воздушной перспективой.