Неточные совпадения
Воронецкий сидел
на скамейке в боковой аллее Александровского
сада и читал «Новое время». Солнце сильно клонилось к западу, но
в воздухе было знойно и душно; пыльные садовые деревья не шевелились ни листиком; от Невского тянуло противным запахом извести и масляной краски. Воронецкий опустил прочитанную газету
на колени, взглянул
на часы: было начало восьмого. К одиннадцати часам ему нужно было быть
в Лесном; чем наполнить эти остающиеся три часа?
Занавес опустился, толпа сквозь узкие проходы повалила
в сад. Воронецкий медленно прошел аллею. Сел
на чугунную
скамейку, закурил папиросу.
На душе было тяжело и неприятно; он курил и наблюдал гуляющих, стараясь не замечать овладевшего им неприятного чувства.
В будке военный оркестр играл попурри из «Фауста». Корнет-а-пистон вел арию Валентина, и
в вечернем воздухе мелодия звучала грустно и задушевно...
Этот человек ходит теперь по Петербургу, курит свои сигары, читает книжки и столько же думает обо мне, как о китайском императоре. Был он два, три раза на даче у знакомого, увидал там барыню, нашел ее очень нелепой, поговорил с ней
на скамейке в саду, объявил, что весьма уважает брак вообще, и контору какого-то г. Фуа в особенности, а с этой барыней теперь делается что-то до того чудное, что еще день, другой — и она побежит отыскивать его, если он не догадается явиться на дачу.
Неточные совпадения
В Никольском,
в саду,
в тени высокого ясеня, сидели
на дерновой
скамейке Катя с Аркадием;
на земле возле них поместилась Фифи, придав своему длинному телу тот изящный поворот, который у охотников слывет «русачьей полежкой».
Да, он манит ее уже давно. Она не сознавала этого ранее, но
в тени старого
сада,
на уединенной
скамейке, она нередко просиживала целые часы, отдаваясь небывалым мечтам. Воображение рисовало ей яркие далекие картины, и
в них не было места слепому…
Лаврецкий ничего не думал, ничего не ждал; ему приятно было чувствовать себя вблизи Лизы, сидеть
в ее
саду на скамейке, где и она сидела не однажды…
Лаврецкий вышел
в сад, и первое, что бросилось ему
в глаза, — была та самая
скамейка,
на которой он некогда провел с Лизой несколько счастливых, не повторившихся мгновений; она почернела, искривилась; но он узнал ее, и душу его охватило то чувство, которому нет равного и
в сладости и
в горести, — чувство живой грусти об исчезнувшей молодости, о счастье, которым когда-то обладал.
Лаврецкий вышел из дома
в сад, сел
на знакомой ему
скамейке — и
на этом дорогом месте, перед лицом того дома, где он
в последний раз напрасно простирал свои руки к заветному кубку,
в котором кипит и играет золотое вино наслажденья, — он, одинокий, бездомный странник, под долетавшие до него веселые клики уже заменившего его молодого поколения, — оглянулся
на свою жизнь.