Неточные совпадения
Но больные все прибывали, места не хватало. Волей-неволей пришлось отправить десяток самых тяжелых
в наш госпиталь. Отправили их без диагноза. У дверей госпиталя, выходя из
повозки, один из больных
упал в обморок на глазах бывшего у нас корпусного врача. Корпусный врач осмотрел привезенных, всполошился, покатил
в полк, — и околоток, наконец, очистился от тифозных.
Подали двенадцать
повозок. Лошади фыркали и ржали, мелькали фонари. Офицеры
в своей палате играли
в преферанс; поручик Шестов, с рукою на черной перевязи, лежал
в постели и читал при свечке переводный роман Онэ. Главный врач сказал офицерам, чтоб они не беспокоились и
спали ночь спокойно, — их он успеет отправить завтра утром.
Оказывается, и вчерашнего приказания эвакуировать раненых они тоже не исполнили, а всю ночь оперировали. У одного солдата, раненного
в голову, осколок височной кости повернулся ребром и врезался
в мозг; больной рвался, бился, сломал под собою носилки. Ему сделали трепанацию, вынули осколок, — больной сразу успокоился; может быть, был спасен. Если бы он
попал к нам, его с врезавшимся
в мозг осколком повезли бы
в тряской
повозке на Фушунскую ветку, кость врезывалась бы
в мозг все глубже…
В серых сумерках
повозка за
повозкою выезжали на дорогу. До нас было еще далеко. Мы напились чаю и зашли с Шанцером
в фанзу, где
спали офицеры. Она была уже пуста. Мы присели на кхан (лежанку). Постланные на нем золотистые циновки были теплы, и тепло было
в фанзе. Я прилег на циновку, положил под голову папаху; мысли
в голове замешались и медленно стали опускаться
в теплую, мягкую мглу.
Чтобы не тревожиться утром, а также чтобы не платить особых денег за ночлег, мы все
спали в повозке, — и Кирилл, съезжая со двора, не будил нас; а обеденный покорм, длившийся часа четыре, мы нередко держали у дороги на лесных опушках или где-нибудь над рекою, в которой непременно купались и иногда по нескольку раз в самое короткое время.
Неточные совпадения
Что-то вдруг с треском осветило мост впереди, едущую по нем
повозку и верхового, и осколки, с свистом поднимая брызги,
попадали в воду.
Она чуть не
упала. Бегом добежала до
повозки, села и велела как можно скорее ехать
в Головлево.
Катя не отвечает и завертывается
в свой салопчик; она зябнет. Елене тоже холодно; она смотрит вдоль по дороге: город виднеется вдали сквозь снежную пыль. Высокие белые башни с серебряными главами… Катя, Катя, это Москва? Нет, думает Елена, это Соловецкий монастырь: там много, много маленьких тесных келий, как
в улье; там душно, тесно, — там Дмитрий заперт. Я должна его освободить… Вдруг седая, зияющая пропасть разверзается перед нею.
Повозка падает, Катя смеется. «Елена! Елена!» слышится голос из бездны.
Город оживлялся; часто были слышны бубенчики и скрип дорожных экипажей; часто были видны помещичьи зимние
повозки, кибитки, возки всех возможных видов, набитые внутри всякою всячиною и украшенные снаружи целой дворней,
в шинелях и тулупах, подвязанных полотенцами; часть ее обыкновенно городом шла пешком, кланялась с лавочниками, улыбалась стоящим у ворот товарищам; другая
спала во всех положениях человеческого тела,
в которых неудобно
спать.
Мы приехали под вечер
в простой рогожной
повозке, на тройке своих лошадей (повар и горничная приехали прежде нас); переезд с кормежки сделали большой, долго ездили по городу, расспрашивая о квартире, долго стояли по бестолковости деревенских лакеев, — и я помню, что озяб ужасно, что квартира была холодна, что чай не согрел меня и что я лег
спать, дрожа как
в лихорадке; еще более помню, что страстно любившая меня мать также дрожала, но не от холода, а от страха, чтоб не простудилось ее любимое дитя, ее Сереженька.