Неточные совпадения
День за днем шел без дела. Наш корпус выступал на Дальний Восток только через два месяца. Мы,
врачи, подновляли свои знания по хирургии, ходили в местную городскую больницу, присутствовали при операциях,
работали на трупах.
А другие
врачи полка, значит, все время
работали за него!
Рядом с нами, в соседнем бараке,
работал султановский госпиталь. Старшею сестрою Султанов назначил свою племянницу, Новицкую.
Врачам он сказал...
«Прикомандированные»
врачи, которые при нас без дела толклись в бараках, теперь все были разосланы Горбацевичем по полкам; они уехали в одних шведских куртках, без шинелей: Горбацевич так и не позволил им съездить в Харбин за их вещами. Всю громадную работу в обоих мукденских бараках делали теперь восемь штатных ординаторов. Они бессменно
работали день и ночь, еле стоя на ногах. А раненых все подносили и подвозили.
В течение боя, как я уж говорил, в каждом из бараков
работало всего по четыре штатных ординатора. Кончился бой, схлынула волна раненых, — и из Харбина на помощь
врачам прибыло пятнадцать
врачей из резерва. Делать теперь им было решительно нечего.
Для больных у нас разбили шатры. Но по ночам бывало уж очень холодно. Главный
врач отыскал несколько фанз, попорченных меньше, чем другие, и стал отделывать их под больных. Три дня над фанзами
работали плотники и штукатуры нашей команды.
Дымились костры, солдаты кипятили воду для чая и грели консервы. От
врачей султановского госпиталя мы узнали, что они со времени выхода из Мозысани тоже не
работали и стояли, свернувшись, к югу от Мукдена. Но их, конечно, штаб корпуса не забыл известить об отступлении. Султанов, желтый, осунувшийся и угрюмый, сидел на складном стуле, и Новицкая клала сахар в его кофе.
Наш обоз остановился: впереди образовался обычный затор обозов. С главным
врачом разговаривал чистенький артиллерийский подполковник, начальник парковой бригады. Он только неделю назад прибыл из России и ужасно огорчался, что, по общему мнению, войне конец. Расспрашивал Давыдова, давно ли он на войне, много ли «
заработал».
— Да ведь в ней для него вся душа госпиталя!
Врачи, аптека, палаты, — это только неважные придатки к канцелярии! Бедняга-письмоводитель
работает у нас по двадцать часов в сутки, — пишет, пишет… Мы живем с главным
врачом в соседних фанзах, встречаемся десяток раз в день, а ежедневно получаем от него бумаги с «предписаниями»… Посмотрели бы вы его приказы по госпиталю, — это целые фолианты!
Надо было видеть, с какою чисто отеческою заботливостью
работали врачи, сёстры милосердия, санитары и нижние чины местной команды, выводившие и выносившие раненых из вагонов, под бдительным надзором уполномоченного Красного Креста отст. полк. Бибикова.
Неточные совпадения
Самгин наблюдал шумную возню людей и думал, что для них существуют школы, церкви, больницы,
работают учителя, священники,
врачи. Изменяются к лучшему эти люди? Нет. Они такие же, какими были за двадцать, тридцать лег до этого года. Целый угол пекарни до потолка загроможден сундучками с инструментом плотников. Для них делают топоры, пилы, шерхебели, долота. Телеги, сельскохозяйственные машины, посуду, одежду. Варят стекло. В конце концов, ведь и войны имеют целью дать этим людям землю и работу.
В Операционном —
работают наши лучшие и опытнейшие
врачи, под непосредственным руководством самого Благодетеля.
— Прошу еще по рюмке, — пригласил я. (Ах, не осуждайте! Ведь
врач, фельдшер, две акушерки, ведь мы тоже люди! Мы не видим целыми месяцами никого, кроме сотен больных. Мы
работаем, мы погребены в снегу. Неужели же нельзя нам выпить по две рюмки разведенного спирту по рецепту и закусить уездными шпротами в день рождения
врача?)
В лице Гаврилы явился тот «хороший человек», с которым Мухоедов отводил душу в минуту жизни трудную, на столе стоял микроскоп, с которым он
работал, грудой были навалены немецкие руководства, которые Мухоедов выписывал на последние гроши, и вот в этой обстановке Мухоедов день за днем отсиживается от какого-то Слава-богу и даже не мечтает изменять своей обстановки, потому что пред его воображением сейчас же проносится неизбежная тень директора реального училища, Ваньки Белоносова, катающегося на рысаках, этих
врачей, сбивающих круглые капитальцы, и той суеты-сует, от которой Мухоедов отказался, предпочитая оставаться неисправимым идеалистом.
Она считалась закрытой, но
работала тайно с ведома станового пристава и уездного
врача, которым владелец платил по десяти рублей в месяц.