Неточные совпадения
Поезд стоял далеко от платформы, на запасном
пути. Вокруг вагонов толпились солдаты, мужики, мастеровые и бабы. Монопольки уже две недели не торговали, но почти все солдаты были пьяны. Сквозь тягуче-скорбный вой женщин прорезывались бойкие переборы гармоники, шутки и смех. У электрического фонаря, прислонившись спиною к его подножью, сидел мужик с провалившимся носом, в рваном зипуне, и жевал хлеб.
— Ур-ра-а!!! — гремело в воздухе под учащавшийся грохот колес. В переднем вагоне хор солдат нестройно запел «Отче наш». Вдоль
пути, отставая от
поезда, быстро шел широкобородый мужик с блаженным красным лицом; он размахивал руками и, широко открывая темный рот, кричал «ура».
Наш
поезд двинулся. В студеных солдатских вагонах не слышно было обычных песен, все жались друг к другу в своих холодных шинелях, с мрачными, посинелыми лицами. А мимо двигавшегося
поезда мелькали огромные кубы дров; на запасных
путях стояли ряды вагонов-теплушек; но их теперь по закону тоже не полагалось давать.
Поезд шел по наскоро сделанному новому
пути.
— Ну, вот скоро сами увидите! Под Харбином и в Харбине стоит тридцать семь эшелонов и не могут ехать дальше. Два
пути заняты
поездами наместника Алексеева, да еще один —
поездом Флуга. Маневрирование
поездов совершенно невозможно. Кроме того, наместнику мешают спать свистки и грохот
поездов, и их запрещено пропускать мимо. Все и стоит… Что там только делается! Лучше уж не говорить.
Говорил я с машинистом нашего
поезда. Он объяснил наше запоздание так же, как пограничник:
поезда наместника загораживают в Харбине
пути, наместник запретил свистеть по ночам паровозам, потому что свистки мешают ему спать. Машинист говорил о наместнике Алексееве тоже со злобою и насмешкою.
Приехали. Конец
пути!.. По маршруту мы должны были прибыть в десять утра, но приехали во втором часу дня.
Поезд наш поставили на запасный
путь, станционное начальство стало торопить с разгрузкой.
Санитарные
поезда, принадлежащие не военному ведомству, всеми силами отбояриваются от больных; нередко бывали случаи, стоит такой
поезд неделю, другую и все ждет раненых; раненых нет, и он стоит, занимая
путь; а принять больных, хотя бы даже и незаразных, упорно отказывается.
К вечеру вдали показались очертания китайского города, изогнутые крыши башен и кумирен. Влево виднелся ряд казенных зданий, белели дымки
поездов. Среди солдат раздался сдержанный враждебный смех: это был Мукден!.. После целого дня
пути мы воротились опять к нашим каменным баракам.
От Мукдена до Гунчжулина около двухсот верст. Эти двести верст мы ехали трое суток.
Поезд долгими часами стоял на каждом разъезде. Рассказывали, что где-то к северу произошло крушение санитарного
поезда, много раненых перебито и вновь переранено и
путь спешно очищается.
Кто-то сообщил мне, что на пятом
пути стоит воинский
поезд, который сейчас отправляется на юг.
Выступили мы. Опять по обеим сторонам железнодорожного
пути тянулись на север бесконечные обозы и отступавшие части. Рассказывали, что японцы уже взяли Каюань, что уже подожжен разъезд за Каюанем. Опять нас обгоняли
поезда, и опять все вагоны были густо облеплены беглыми солдатами. Передавали, что в Гунчжулине задержано больше сорока тысяч беглых, что пятьдесят офицеров отдано под суд, что идут беспощадные расстрелы.
В дороге мы хорошо сошлись с одним капитаном, Николаем Николаевичем Т., и двумя прапорщиками запаса. Шанцер, Гречихин, я и они трое, — мы решили не ждать и ехать дальше хоть в теплушках. Нам сказали, что солдатские вагоны
поезда, с которым мы сюда приехали, идут дальше, до Челябинска. В лабиринте запасных
путей мы отыскали в темноте наш
поезд. Забрались в теплушку, где было всего пять солдат, познакомились с ними и устроились на нарах. Была уже поздняя ночь, мы сейчас же залегли спать.
От военного начальника дороги пришла грозная телеграмма с требованием, чтоб почтовый
поезд шел точно по расписанию. Но телеграмма, конечно, ничего не изменила. До самой Самары мы ехали следом за воинским эшелоном, и только у Самары эшелон обманным образом отвезли на боковую ветку, арестовали офицеров эшелона и очистили
путь почтовому
поезду.
Неточные совпадения
Приближение
поезда всё более и более обозначалось движением приготовлений на станции, беганьем артельщиков, появлением жандармов и служащих и подъездом встречающих. Сквозь морозный пар виднелись рабочие в полушубках, в мягких валеных сапогах, переходившие через рельсы загибающихся
путей. Слышался свист паровика на дальних рельсах и передвижение чего-то тяжелого.
— Солдату из охраны руку прострелили, только и всего, — сказал кондуктор. Он все улыбался, его бритое солдатское лицо как будто таяло на огне свечи. — Я одного видел, —
поезд остановился, я спрыгнул на
путь, а он идет, в шляпе. Что такое? А он кричит: «Гаси фонарь, застрелю», и — бац в фонарь! Ну, тут я упал…
Паровоз сердито дернул, лязгнули сцепления, стукнулись буфера, старик пошатнулся, и огорченный рассказ его стал невнятен. Впервые царь не вызвал у Самгина никаких мыслей, не пошевелил в нем ничего, мелькнул, исчез, и остались только поля, небогато покрытые хлебами, маленькие солдатики, скучно воткнутые вдоль
пути. Пестрые мужики и бабы смотрели вдаль из-под ладоней, картинно стоял пастух в красной рубахе, вперегонки с
поездом бежали дети.
Потом, испуганно свистнув,
поезд ворвался в железную клетку моста и как будто повлек ее за собою, изгибая, ломая косые полосы ферм. Разрушив клетку, отбросив с
пути своего одноглазый домик сторожа, он загремел потише, а скрип под вагоном стал слышней.
В июле я выехал на Дон. За Воронежем уже стала чувствоваться холера. Наш почти пустой скорый
поезд встречал по
пути и перегонял на станциях санитарные
поезда с окрашенными в белую краску вагонами, которые своим видом наводили панику. Здесь на них не обращали внимания, но на глухих станциях мне не раз приходилось слышать: