Неточные совпадения
Главный врач встретил знакомого офицера, расспросил его насчет пути и опять повел нас сам,
не беря проводника. Опять мы сбивались с дороги, ехали бог весть куда. Опять ломались дышла, и несъезженные лошади опрокидывали возы. Подходя к Сахотазе, мы нагнали наш дивизионный обоз. Начальник обоза показал нам новый
приказ, по которому мы должны
были идти на станцию Суятунь.
Вокруг нас, — у станций, у разъездов, — везде стояли полевые госпитали. Одни из них все еще
не получали
приказа развернуться. Другие, как и наши,
были развернуты. Издалека белелись огромные парусиновые шатры с светло-зелеными гребнями, флаги с красным крестом призывно трепыхались под ветром.
Полушубков все еще
не было, хотя по
приказу главнокомандующего они должны
были быть доставлены к 1 октября.
Мы передвигались, вновь и вновь отделывали фанзы под вольных, наконец, развертывались; новый
приказ, — опять свертываемся, и опять идем за своею частью, У нас
был не полевой подвижной госпиталь, —
было, как острили врачи, просто нечто «полевое-подвижное».
— Офицер
не может
быть трусом, — резко сказал генерал. — И
приказа главнокомандующего я нарушить
не могу. Подумайте и дайте знать в штаб, какой вы полк выбираете.
Поехали, конечно, Новицкая и Зинаида Аркадьевна, — почему же Султанов
не взял двух других сестер? Но никому и в голову
не пришло спрашивать, все понимали, что, если
было сюда ехать, то именно Новицкой и Зинаиде Аркадьевне… А
был дан совершенно определенный
приказ приехать с сестрами.
В тот же день, 19-го февраля, мы получили
приказ: раненых больше
не принимать, госпиталь свернуть, уложиться и
быть готовыми выступить по первому извещению. Пришел вечер, все у нас
было разорено и уложено, мы
не ужинали. Рассказывали, что на правом фланге японцы продолжают нас теснить.
В начале мукденского боя госпитали, стоявшие на станции Суятунь,
были отведены на север. По этому случаю, как мне рассказывали, Каульбарс издал
приказ, где писал (сам я
приказа не видел): госпитали отведены потому, что до Суятуни достигали снаряды японских осадных орудий, но это отнюдь
не обозначает отступления: отступления ни в коем случае
не будет,
будет только движение вперед… А через неделю вся армия, как подхваченная ураганом,
не отступала, а бежала на север.
Мы простояли день, другой. На имя главного врача одного из госпиталей пришел новый
приказ Четыркина, — всем госпиталям развернуться, и такому-то госпиталю принимать тяжело-раненых, такому-то — заразных больных и т. д. Нашему госпиталю предписывалось принимать «легко-больных и легко-раненых, до излечения». Все хохотали. Конечно, ни один из госпиталей
не развернулся, потому что принимать
было некого.
Назавтра мы перебрались в их деревню, а через два дня пришел новый
приказ Четыркина, — всем сняться и идти в город Маймакай, за девяносто верст к югу. Маршрут
был расписан с обычною точностью: в первый день остановиться там-то, — переход 18 верст, во второй день остановиться там-то, — переход 35 верст, и т. д. Вечером 25 марта
быть в Маймакае. Как мы убедились, все это
было расписано без всякого знания качества дороги, и шли мы, конечно,
не руководствуясь данным маршрутом.
Наконец вышел
приказ главнокомандующего, в нем устанавливалась очередь отправки корпусов. Очередь
была самая фантастическая. Первым, действительно, уходил только что прибывший тринадцатый корпус, за ним следовали — девятый, несколько мелких частей и первый армейский корпус. На этом пока очередь заканчивалась. Когда пойдут другие корпуса, в какую, по крайней мере, очередь, —
приказ не считал нужным сообщить.
Наконец, и начальство увидело положение дел. Пока
было тихо, оно
не думало о справедливости, высокомерно игнорировало интересы подчиненных. Делалось то же, что и в России. Каждым шагом начальство внушало своим подвластным одно: если ты что-нибудь хочешь от нас получить, то требуй и борись, иначе ничего
не дождешься. 10-го ноября вышел
приказ главнокомандующего, отменявший прежнюю несправедливую очередь отправки корпусов.
Когда еще в октябре мы шли на зимние стоянки,
было уже решено и известно, что наш госпиталь больше
не будет работать и расформировывается. Тем
не менее, мы уже месяц стояли здесь без дела, нас
не расформировывали и
не отпускали. Наконец, вышел
приказ главнокомандующего о расформировке целого ряда госпиталей, в том числе и нашего. У нас недоумевали, — расформировывать ли госпиталь на основании этого
приказа, или ждать еще специального
приказа ближайшего начальства.
В
приказе главнокомандующего предписывалось, чтоб посадка в вагоны офицерских чинов, едущих в Россию одиночным порядком, производилась в строгой последовательности, по предварительной записи. Но в Харбине мы узнали, что
приказ этот, как и столько других, совершенно
не соблюдается. Попадает в поезд тот, кто умеет энергично работать локтями. Это
было очень неприятно: лучше бы уж подождать день-другой своей очереди, но сесть в вагон наверняка и без боя.
— Это ратмистр приехал с пассажирским поездом из Нижне-Удинска. Там по его
приказу была стрельба. Двадцать рабочих пострелял. Вот мы и хотели посмотреть, что это за человек, который в людей стреляет. И у нас
есть ратмистр и в Чите, а нигде в народ
не стреляли.
Неточные совпадения
— По времени Шалашников // Удумал штуку новую, // Приходит к нам
приказ: // «Явиться!»
Не явились мы, // Притихли,
не шелохнемся // В болотине своей. //
Была засу́ха сильная, // Наехала полиция,
Положение
было неловкое; наступила темень, сделалось холодно и сыро, и в поле показались волки. Бородавкин ощутил припадок благоразумия и издал
приказ: всю ночь
не спать и дрожать.
Несмотря на уверения старосты о пухлявости сена и о том, как оно улеглось в стогах, и на его божбу о том, что всё
было по-божески, Левин настаивал на своем, что сено делили без его
приказа и что он потому
не принимает этого сена зa пятьдесят возов в стогу.
— Печорин
был долго нездоров, исхудал, бедняжка; только никогда с этих пор мы
не говорили о Бэле: я видел, что ему
будет неприятно, так зачем же? Месяца три спустя его назначили в е….й полк, и он уехал в Грузию. Мы с тех пор
не встречались, да, помнится, кто-то недавно мне говорил, что он возвратился в Россию, но в
приказах по корпусу
не было. Впрочем, до нашего брата вести поздно доходят.
Полились целые потоки расспросов, допросов, выговоров, угроз, упреков, увещаний, так что девушка бросилась в слезы, рыдала и
не могла понять ни одного слова; швейцару дан
был строжайший
приказ не принимать ни в какое время и ни под каким видом Чичикова.