Неточные совпадения
Однажды входит он в канцелярию своего госпиталя. Когда
главный врач (пользующийся правами командира части) входил в канцелярию, офицер-смотритель обыкновенно командовал сидящим писарям: «встать!» Когда вошел Васильев,
смотритель этого не сделал.
Начальник штаба вышел обратно. Похлопывая изящным стеком по лакированному сапогу, он направился к
главному врачу и
смотрителю.
За Давыдовым по пятам всюду следовал
смотритель, офицер-поручик, взятый из запаса. До призыва он служил земским начальником. Рассказывали, что, благодаря большой протекции, ему удалось избежать строя и попасть в
смотрители госпиталя. Был это полный, красивый мужчина лет под тридцать, — туповатый, заносчивый и самовлюбленный, на редкость ленивый и нераспорядительный. Отношения с
главным врачом у него были великолепные. На будущее он смотрел мрачно и грустно.
Ехали с нами еще аптекарь, священник, два зауряд-чиновника и четыре сестры милосердия. Сестры были простые, мало интеллигентные девушки. Они говорили «колидор», «милосливый государь», обиженно дулись на наши невинные шутки и сконфуженно смеялись на двусмысленные шутки
главного врача и
смотрителя.
Из окна вагона с любопытством смотрели
главный врач и
смотритель.
Разговор оставил во мне странное впечатление. Я ждал, что
главный врач и
смотритель возмутятся, что они соберут команду, строго и решительно запретят ей мародерствовать. Но они отнеслись к происшедшему с глубочайшим равнодушием. Денщик, слышавший наш разговор, со сдержанною усмешкой заметил мне...
— Может быть, опять придется возвращаться. Подождем тут, — решил
главный врач. — А вы съездите к медицинскому инспектору, спросите, — обратился он к помощнику
смотрителя.
— Он уже давно просит. Я и
главному врачу говорила, и
смотрителю. Сырой воды нельзя давать, — кругом дизентерия, а кипяченой нету. В кухне были вмазаны котлы, но они принадлежали тому госпиталю, он их вынул и увез. А у нас еще не купили.
Отыскал я
смотрителя. Он стоял у входа в барак с
главным врачом.
Главный врач только что воротился откуда-то и с оживленным, довольным лицом говорил
смотрителю...
Генерал прошелся по бараку, останавливался перед неспящими больными и равнодушно спрашивал: «Чем болен?»
Главный врач и
смотритель почтительно следовали за ним. Уходя, генерал сказал...
— Обязательно! Какой тут даже может быть разговор! — пылко вмешался
смотритель. — Мы приданы к дивизии, все учреждения дивизии уже ушли. Как мы смеем не исполнить приказания корпусного командира? Он наш
главный начальник.
Для вещей четырех младших врачей и
смотрителя с его помощником полагается отдельная казенная повозка;
главному же врачу выдаются деньги на приобретение собственной повозки и двух упряжных лошадей.
Врачи запротестовали и заставили
смотрителя снять с повозки вещи
главного врача.
Наш
главный врач и
смотритель как-никак заботились о команде.
Однажды к
смотрителю пришли три солдата из нашей команды и заявили, что желают перейти в строй.
Главный врач и
смотритель изумились: они нередко грозили в дороге провинившимся солдатам переводом в строй, они видели в этом ужаснейшую угрозу, — и вдруг солдаты просятся сами!..
Нам, младшим врачам, удалось найти маленькую, брошенную китайцами фанзу, где мы поселились отдельно. Это было, как светлое избавление, — не видеть перед собою постоянно
главного врача и
смотрителя…
Наш
главный врач,
смотритель со своим помощником и письмоводитель целыми днями сидели теперь в канцелярии. Считали деньги, щелкали на счетах, писали и подписывали. В отчетности оказалось что-то неладное, концы с концами не сходились.
Главный врач враждебно покосился на
смотрителя.
Делопроизводитель рассказывал долго.
Главный врач и
смотритель жадно слушали его, как ученики — талантливого, увлекательного учителя. После ужина
главный врач велел обоим Брукам уйти. Он и
смотритель остались с гостем наедине.
Часа через два
главный врач,
смотритель и гость перешли пить чай из фанзы
главного врача в помещение хозяйственного персонала; оно было в той же фанзе, где жили мы, врачи, и отделялось от нас сенями. За чаем пошли уже общие разговоры. Слышался громкий, полный голос
смотрителя, сиплый и как будто придушенный голос
главного врача.
Младший Брук был уныл, зол, дулся на
главного врача и
смотрителя. Он всячески старался им показать, что «знает их проделки». Занося в книгу какой-нибудь фальшивый счет, Брук вдруг заявлял...
Переехали мы в Ченгоузу Западную. В деревне шел обычный грабеж китайцев. Здесь же стояли два артиллерийских парка. Между госпиталем и парками происходили своеобразные столкновения. Артиллеристы снимают с фанзы крышу; на дворе из груд соломы торчат бревна переметов. Является наш
главный врач или
смотритель.
С утра до позднего вечера они просидели в канцелярии с
главным врачом и
смотрителем. Щелкали счеты, слышались слова: «из авансовой суммы», «на счет хозяйственных сумм»; «фуражный лист», «приварочное довольствие». Сверяли документы, подсчитывали, следили, чтоб копейка не разошлась с копейкою.
Главный врач и
смотритель деловито давали объяснения. Все было сбалансировано верно, точно и аккуратно.
Контролеры уехали.
Главный врач и
смотритель ходили довольные и веселые. Младший Брук корчился от зависти, худел и задумывался.
Брук прождал в канцелярии два часа, потом пошел к Давыдову. У него сидели сестры,
смотритель.
Главный врач шутил с сестрами, смеялся, на Брука не смотрел. Письмо, разорванное в клочки, валялось на полу. Брук посидел, подобрал клочки своего письма и удалился.
— Ваше превосходительство! Ну куда ему в строй? — вмешался
главный врач. — Офицер он никуда не годный, строевую службу совсем забыл, притом трус отчаянный. А
смотритель прекрасный… Уверяю вас, в строю он будет только вреден.
Главный врач все дни проводил в разъездах и усиленно хлопотал за
смотрителя.
Смотритель был бездеятелен и ленив; юркому, деловитому
главному врачу это было только выгодно, всю хозяйственную часть он забрал в свои руки.
С другой стороны,
смотритель был, по-видимому, человек «честный», т. е. себе в карман ничего не клал и притворялся, что не видит воровства
главного врача.
Команда султановского госпиталя голодала. Наш
главный врач крал вовсю, но он и
смотритель заботились как о команде, так и о лошадях. Султанов крал так же, так же фабриковал фальшивые документы, но не заботился решительно ни о ком. Пища у солдат была отвратительная, жили они в холоде. Обозные лошади казались скелетами, обтянутыми кожей. Офицер-смотритель бил солдат беспощадно. Они пожаловались Султанову. Султанов затопал ногами и накричал на солдат.
Шла широкая китайская дорога, с обеих сторон заросшая кустами. В клубах пыли густо двигались обозы. На краю дороги, у трех фанз, толпился народ; подъезжали и отъезжали повозки. Это был интендантский склад. Его не успели вывезти, и прежде, чем зажечь, раздавали все направо и налево проходившим войскам. Подъехал наш
главный врач со
смотрителем, взяли ячменю, консервов.
Днем мы встретились с частью нашего обоза, при которой были д-р Гречихин и помощник
смотрителя Брук. Дальше мы пошли вместе. Где
главный врач и
смотритель, никто не знал.
Не было также ни
главного врача, ни
смотрителя.
Власть
главного врача перешла к старшему ординатору Гречихину, власть
смотрителя — к его помощнику Бруку.
При переезде через какую-то речку мы нагнали уцелевшую другую часть нашего обоза. При нем были
главный врач и
смотритель, были также две сестры (остальные сестры были с нами).
Главный врач охотно и долго рассказывал о своих скитаниях вместе с
смотрителем, о лишениях, испытанных ими в дороге.
После обстрела, которому подвергся наш обоз,
главный врач и
смотритель исчезли, и никто их уж не встречал.
Он распоряжался умело и энергично, сестры встретили с его стороны столько заботливости, сколько никогда не видели от
главного врача и
смотрителя.
Вдруг узнают, что
главный врач и
смотритель здесь же, в Телине, ужинают на вокзале.
Главный врач и
смотритель опять исчезли.
Посоветовался Сметанников с сестрами и решил ехать. Через полтора суток к ним, наконец, присоединились
главный врач и
смотритель. Сестры боялись, как бы Сметанникову не пришлось отвечать за самовольный уход. Они сказали
главному врачу...
Пришли мы в Гунчжулин. Он тоже весь был переполнен войсками. Помощник
смотрителя Брук с частью обоза стоял здесь уже дней пять.
Главный врач отправил его сюда с лишним имуществом с разъезда, на который мы были назначены генералом Четыркиным. Брук рассказывал: приехав, он обратился в местное интендантство за ячменем. Лошади уже с неделю ели одну солому. В интендантстве его спросили...
Главный врач хмурился и ссорился с ним, но
смотритель был теперь тверд и решителен.
Неточные совпадения
Англичанин, раздав положенное число Евангелий, уже больше не раздавал и даже не говорил речей. Тяжелое зрелище и,
главное, удушливый воздух, очевидно, подавили и его энергию, и он шел по камерам, только приговаривая «all right» [«прекрасно»] на донесения
смотрителя, какие были арестанты в каждой камере. Нехлюдов шел как во сне, не имея силы отказаться и уйти, испытывая всё ту же усталость и безнадёжность.
И никому из присутствующих, начиная с священника и
смотрителя и кончая Масловой, не приходило в голову, что тот самый Иисус, имя которого со свистом такое бесчисленное число раз повторял священник, всякими странными словами восхваляя его, запретил именно всё то, что делалось здесь; запретил не только такое бессмысленное многоглаголание и кощунственное волхвование священников-учителей над хлебом и вином, но самым определенным образом запретил одним людям называть учителями других людей, запретил молитвы в храмах, а велел молиться каждому в уединении, запретил самые храмы, сказав, что пришел разрушить их, и что молиться надо не в храмах, а в духе и истине;
главное же, запретил не только судить людей и держать их в заточении, мучать, позорить, казнить, как это делалось здесь, а запретил всякое насилие над людьми, сказав, что он пришел выпустить плененных на свободу.
То же самое и с людьми, — думал Нехлюдов, — может быть, и нужны эти губернаторы,
смотрители, городовые, но ужасно видеть людей, лишенных
главного человеческого свойства — любви и жалости друг к другу».
Возмущало Нехлюдова,
главное, то, что в судах и министерствах сидели люди, получающие большое, собираемое с народа жалованье за то, что они, справляясь в книжках, написанных такими же чиновниками, с теми же мотивами, подгоняли поступки людей, нарушающих написанные ими законы, под статьи, и по этим статьям отправляли людей куда-то в такое место, где они уже не видали их, и где люди эти в полной власти жестоких, огрубевших
смотрителей, надзирателей, конвойных миллионами гибли духовно и телесно.
Ивана Федоровича, например,
смотритель не то что уважал, а даже боялся,
главное, его суждений, хотя сам был большим философом, разумеется «своим умом дойдя».