Неточные совпадения
Само здоровье наше — это не спокойное состояние организма; при глотании, при дыхании в нас ежеминутно проникают мириады бактерий, внутри нашего
тела непрерывно образуются самые сильные яды; незаметно для нас все силы нашего организма ведут отчаянную борьбу с вредными веществами и влияниями, и мы никогда не можем считать себя обеспеченными от
того, что, может быть, вот в эту самую минуту сил организма не хватило, и наше дело проиграно.
Я не ропщу,
Что бог прибрал младенчика,
А больно
то, зачем они
Ругалися над ним?
Зачем, как черны вороны,
На части
тело белое
Терзали?.. Неужли
Ни бог, ни царь не вступятся?
Я сидел весь красный, стараясь не смотреть на больную; мне казалось, что взгляды всех товарищей устремлены на меня; когда я поднимал глаза, передо мною было все
то же гордое, холодное, прекрасное лицо, склоненное над бледною грудью: как будто совсем не ее
тело ощупывали эти чужие мужские руки.
Ведь еще несколько лет назад показалась бы нелепостью самая мысль о
том, что человеческое
тело возможно в буквальном смысле видеть насквозь; теперь же, благодаря Рентгену, эта нелепость стала действительностью.
Я впрыскиваю больному под кожу раствор апоморфина, — он циркулирует по всему
телу индифферентно, а соприкасаясь с рвотным центром, возбуждает его; у меня даже намека нет на понимание
того, какие химические особенности определенных нервных клеток и апоморфина обусловливают это взаимоотношение.
Декарт смотрел на животных как на простые автоматы — оживленные, но не одушевленные
тела; по его мнению, у них существует исключительно телесное, совершенно бессознательное проявление
того, что мы называем душевными движениями. Такого же мнения был и Мальбранш. «Животные, — говорит он, — едят без удовольствия, кричат, не испытывая страдания, они ничего не желают, ничего не знают».
Единственно посредством наблюдения над мертвым человеческим
телом Гарвей открыл
тот факт, что клапаны жил дозволяют крови течь только в известном направлении…» (Нужно заметить, что знаменитый трактат Гарвея о кровообращении почти сплошь состоит из описаний опытов, произведенных Гарвеем над живыми животными; вот заглавия нескольких глав трактата: Сар.
Люди не имеют даже самого отдаленного представления ни о жизни своего
тела, ни о силах и средствах врачебной науки. В этом — источник большинства недоразумений, в этом — причина как слепой веры во всемогущество медицины, так и слепого неверия в нее. А
то и другое одинаково дает знать о себе очень тяжелыми последствиями.
На Огненной Земле Дарвин видел с корабля женщину, кормившую грудью ребенка; она подошла к судну и оставалась на месте единственно из любопытства, а между
тем мокрый снег, падая, таял на ее голой груди и на
теле ее голого малютки.
Но ведь это еще нужно доказать! Нужно доказать, что указанные жертвы мозгу действительно должны были приноситься и, главное, должны приноситься и впредь. Если до сих пор мозг развивался, поедая
тело,
то это еще не значит, что иначе он и не может развиваться.
К
тем потерям, с которыми мы уже свыклись, мы относимся с большим равнодушием: что же из
того, что мы в состоянии есть лишь удобоваримую, мягкую пищу, что мы кутаем свои нежные и зябкие
тела в одежды, боимся простуды, носим очки, чистим зубы и полощем рот от дурного запаха?
Так говорил Заратустра, обращаясь к «презирающим
тело…». Чем больше знакомишься с душою человека, именуемого «интеллигентом»,
тем менее привлекательным и удовлетворяющим является этот малый разум, отрекшийся от своего великого разума.
К часто повторяющимся впечатлениям привыкаешь.
Тем не менее, когда, с легкой краской на лице и неуловимым трепетом всего
тела, передо мною раздевается больная, у меня иногда мелькает мысль: имею ли я представление о
том, что теперь творится у нее в душе?
Все наше воспитание направлено к
тому, чтоб сделать для нас наше
тело позорным и постыдным; на целый ряд самых законных отправлений организма, предуказанных природою, мы приучены смотреть не иначе, как со стыдом; obscoenum est dicere, facere non obscoenum (говорить позорно, делать не позорно), — характеризует эти отправления Цицерон.
Почти с первых проблесков сознания ребенок уже начинает получать настойчивые указания на
то, что он должен стыдиться таких-то отправлений и таких-то частей своего
тела; чистая натура ребенка долго не может взять в толк этих указаний; но усилия воспитателей не ослабевают, и ребенок, наконец, начинает проникаться сознанием постыдности жизни своего
тела.
Бесполезно гадать, где и на чем установятся в будущем пределы стыдливости; но в одном нельзя сомневаться, — что люди все с большей серьезностью и уважением станут относиться к природе и ее законам, а вместе с этим перестанут краснеть за
то, что у них есть
тело и что это
тело живет по законам, указанным природою.
Она пошла дальше. Ближе к носу парохода на свободном пространстве, разделенном пополам коновязью, стояли маленькие, хорошенькие лошадки с выхоленною шерстью и с подстриженными хвостами и гривами. Их везли в Севастополь в цирк. И жалко и трогательно, было видеть, как бедные умные животные стойко подавали
тело то на передние, то на задние ноги, сопротивляясь качке, как они прищуривали уши и косили недоумевающими глазами назад, на бушующее море.
Неточные совпадения
«Я не ропщу, — сказала я, — // Что Бог прибрал младенчика, // А больно
то, зачем они // Ругалися над ним? // Зачем, как черны вороны, // На части
тело белое // Терзали?.. Неужли // Ни Бог, ни царь не вступится?..»
Вральман.
То ли пы
тело, капы не самарили ефо на ушенье! Россиска крамат! Арихметика! Ах, хоспоти поже мой, как туша ф
теле остаёса! Как путто пы россиски тфорянин уш и не мог ф сфете аванзировать [Продвигаться по службе (от франц. avancer).] пез россиской крамат!
Вральман. Сфая кампания
то ли
тело!
Дело в
том, что она продолжала сидеть в клетке на площади, и глуповцам в сладость было, в часы досуга, приходить дразнить ее, так как она остервенялась при этом неслыханно, в особенности же когда к ее
телу прикасались концами раскаленных железных прутьев.
[Ныне доказано, что
тела всех вообще начальников подчиняются
тем же физиологическим законам, как и всякое другое человеческое
тело, но не следует забывать, что в 1762 году наука была в младенчестве.