Впрочем, привычка эта вырабатывается скорее, чем можно бы думать, и я
не знаю случая, чтобы медик, одолевший препаровку трупов, отказался от врачебной дороги вследствие неспособности привыкнуть к стонам и крови. И слава богу, разумеется, потому что такое относительное «очерствение» не только необходимо, но прямо желательно; об этом не может быть и спора. Но в изучении медицины на больных есть другая сторона, несравненно более тяжелая и сложная, в которой далеко не все столь же бесспорно.
Неточные совпадения
Как же в данном
случае следует поступать? Ведь я
не решил вопроса, — я просто убежал от него. Лично я мог это сделать, но что было бы, если бы так поступали все? Один старый врач, заведующий хирургическим отделением N-ской больницы, рассказывал мне о тех терзаниях, которые ему приходится переживать, когда он дает оперировать молодому врачу: «Нельзя
не дать, — нужно же и им учиться, но как могу я смотреть спокойно, когда он, того и гляди, заедет ножом черт
знает куда?!»
Заметка эта случайно попалась мне на глаза; я легко мог ее и
не прочесть, а между тем, если бы в будущем нечто подобное произошло со мною, то мне уже
не было бы оправдания: теперь такой
случай опубликован… Я должен все
знать, все помнить, все уметь, — но разве же это по силам человеку?!
Никогда наперед
не знаешь, когда и откуда он придет, этот грозный «несчастный
случай».
Лет двадцать назад в Киеве произошел такой
случай. Д-р Проценко был приглашен на дом к одному больному; он осмотрел его, но,
узнав, что у больного нет средств заплатить за визит, ушел,
не сделав назначения. Доктор был привлечен к суду и приговорен к штрафу и аресту на месяц на гауптвахте. Многочисленная публика, наполнявшая судебную залу, встретила приговор аплодисментами и криками «браво!».
Нужно ли говорить, что у нас и здесь, как во всем, — ни для каких случайностей нет места, никаких неожиданностей быть не может. И самые выборы имеют значение скорее символическое: напомнить, что мы единый, могучий миллионноклеточный организм, что мы — говоря словами «Евангелия» древних — единая Церковь. Потому что история Единого Государства
не знает случая, чтобы в этот торжественный день хотя бы один голос осмелился нарушить величественный унисон.
Поющий иногда показывал хороший голос, но я
не знаю случая, чтобы кто-нибудь из соперников Клещова спел так же просто и задушевно, как умел петь этот маленький, неказистый шорник…
Неточные совпадения
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники //
Не пропустили
случая // За здравье губернаторши // По чарке осушить. // И видя, что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «Что ж дальше?» // — Сами
знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с той поры… // Что дальше? Домом правлю я, // Ращу детей… На радость ли? // Вам тоже надо
знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — // Уж взяли одного!
А глуповцы стояли на коленах и ждали.
Знали они, что бунтуют, но
не стоять на коленах
не могли. Господи! чего они
не передумали в это время! Думают: станут они теперь есть горчицу, — как бы на будущее время еще какую ни на есть мерзость есть
не заставили;
не станут — как бы шелепов
не пришлось отведать. Казалось, что колени в этом
случае представляют средний путь, который может умиротворить и ту и другую сторону.
—
Знаю я, — говорил он по этому
случаю купчихе Распоповой, — что истинной конституции документ сей в себе еще
не заключает, но прошу вас, моя почтеннейшая, принять в соображение, что никакое здание, хотя бы даже то был куриный хлев, разом
не завершается! По времени выполним и остальное достолюбезное нам дело, а теперь утешимся тем, что возложим упование наше на бога!
На Царицынской станции поезд был встречен стройным хором молодых людей, певших: «Славься». Опять добровольцы кланялись и высовывались, но Сергей Иванович
не обращал на них внимания; он столько имел дел с добровольцами, что уже
знал их общий тип, и это
не интересовало его. Катавасов же, за своими учеными занятиями
не имевший
случая наблюдать добровольцев, очень интересовался ими и расспрашивал про них Сергея Ивановича.
Отношения к обществу тоже были ясны. Все могли
знать, подозревать это, но никто
не должен был сметь говорить. В противном
случае он готов был заставить говоривших молчать и уважать несуществующую честь женщины, которую он любил.