«Наша мысль, в своей чисто логической форме, не способна представить себе действительную природу жизни, — говорит Бергсон. — Жизнь создала ее в определенных обстоятельствах для воздействия на определенные предметы; мысль — только проявление, один из видов жизни, — как же может она
охватить жизнь?.. Наш ум неисправимо самонадеян; он думает, что по праву рождения или завоевания, прирожденно или благоприобретено, он обладает всеми существенными элементами для познания истины».
Неточные совпадения
Мне рассказывала одна моя знакомая: до семнадцати лет она безвыездно жила в городе, животных, как все горожане, видела мало и знала еще меньше. Когда она в первый раз стала читать Толстого и через него почувствовала животных, ее
охватил непередаваемый, странный, почти мистический ужас. Этот ужас она сравнивает с ощущением человека, который бы увидел, что все неодушевленные предметы вокруг него вдруг зашевелились, зашептались и зажили неожиданною, тайною
жизнью.
Своеобразным, не поддающимся сознанию путем она
охватывает окружающую
жизнь так глубоко и полно, действует в ней так уверенно и точно, как разум не смел бы и мечтать.
Вечность, бесконечность… При самом большом усилии воображения способны ли мы во всем объеме
охватить жуткий для
жизни смысл этих понятий?
Кого? Бога?.. Как тут неважно слово в сравнении с ощущением той
жизни, всеединства и счастья, которые слово это старается
охватить!
В первобытные времена человек был еще вполне беспомощен перед природою, наступление зимы обрекало его, подобно животным или нынешним дикарям, на холод и голодание; иззябший, с щелкающими зубами и подведенным животом, он жил одним чувством — страстным ожиданием весны и тепла; и когда приходила весна, неистовая радость
охватывала его пьяным безумием. В эти далекие времена почитание страдальца-бога, ежегодно умирающего и воскресающего, естественно вытекало из внешних условий человеческой
жизни.
Когда Дионис нисходит в душу человека, чувство огромной полноты и силы
жизни охватывает ее. Какие-то могучие вихри взвиваются из подсознательных глубин, сшибаются друг с другом, ураганом крутятся в душе. Занимается дух от нахлынувшего ужаса и нечеловеческого восторга, разум пьянеет, и в огненном «оргийном безумии» человек преображается в какое-то иное, неузнаваемое существо, полное чудовищного избытка сил.
В книге этой, как мы видели, только взаимодействие Диониса и Аполлона делает возможною
жизнь; только Аполлон спасительною своею иллюзией охраняет душу от безмерного ужаса, который
охватывает ее при созерцании стихии дионисовой.
Мы знаем, что «пламенная
жизнь дионисического безумия»
охватывала народы неизменно в самые ужасные, истощающие дух исторические эпохи.
Среди ужасов, которые видит Пьер Безухов во время своего плена, его
охватывает «чувство радости и крепости
жизни», «чувство готовности на все, нравственной подобранности».
— Сиди смирно, — сказал он. — Да, иногда можно удачно хлестнуть стихом по больному месту. Сатира — плеть: ударом обожжет, но ничего тебе не выяснит, не даст животрепещущих образов, не раскроет глубины жизни с ее тайными пружинами, не подставит зеркала… Нет, только роман может
охватывать жизнь и отражать человека!
Неточные совпадения
Все эти следы его
жизни как будто
охватили его и говорили ему: «нет, ты не уйдешь от нас и не будешь другим, а будешь такой же, каков был: с сомнениями, вечным недовольством собой, напрасными попытками исправления и падениями и вечным ожиданием счастья, которое не далось и невозможно тебе».
У него все более и более разгорался этот вопрос,
охватывал его, как пламя, сковывал намерения: это был один главный вопрос уже не любви, а
жизни. Ни для чего другого не было теперь места у него в душе.
Его опять
охватила красота сестры — не прежняя, с блеском, с теплым колоритом
жизни, с бархатным, гордым и горячим взглядом, с мерцанием «ночи», как он назвал ее за эти неуловимые искры, тогда еще таинственной, неразгаданной прелести.
В предместье мы опять очутились в чаду китайской городской
жизни; опять
охватили нас разные запахи, в ушах раздавались крики разносчиков, трещанье и шипенье кухни, хлопанье на бумагопрядильнях. Ах, какая духота! вон, вон, скорей на чистоту, мимо интересных сцен! Однако ж я успел заметить, что у одной лавки купец, со всеми признаками неги, сидел на улице, зажмурив глаза, а жена чесала ему седую косу. Другие у лавок ели, брились.
Нехлюдов уставился на свет горевшей лампы и замер. Вспомнив всё безобразие нашей
жизни, он ясно представил себе, чем могла бы быть эта
жизнь, если бы люди воспитывались на этих правилах, и давно не испытанный восторг
охватил его душу. Точно он после долгого томления и страдания нашел вдруг успокоение и свободу.