И крепко, всей душою, всем существом своим Толстой знает, что человек сотворен для счастья, что человек
может и должен быть прекрасен и счастлив на земле.
Неточные совпадения
Опять нам приходится призвать читателя к самому усиленному напряжению фантазии, чтоб он
мог себе представить тот религиозный строй души, который создал подобного бога. Человек
должен собственными силами перестрадать горести свои
и скорби,
и лишь тогда идти к богу, с душою светлой, ясной
и радостной.
Самое высокое
и самое прекрасное, чем
может человек прославить бога, что он
должен нести ему, — это собственная радость
и счастье. Вот — основное положение аполлоновой религии.
И чисто аполлоновскую, для нас такую чуждую мысль высказывает один поздний греческий писатель, географ Страбон, говоря так: «Хотя верно сказано, что люди тогда наиболее подражают богам, когда совершают добрые дела, но еще правильнее было бы сказать, что люди наиболее уподобляются богам, когда они счастливы».
И понятно, каким чуждым, —
может быть, даже смешным, —
должен был казаться древнему эллину этот новый бог, в основу служения себе полагавший именно безумие,
и безумие это признававший священным. Как Пенфей в еврипидовых «Вакханках», гомеровский грек
должен был видеть «великий позор для эллинов» в загоравшемся пожаре вакхических неистовствований. Но время было уже не то.
И, как Тиресий Пенфею, это новое время
могло бы ответить негодующему гомеровскому эллину...
Если на этих людей спускалось даже счастье, то
и оно отравлялось мыслью: прочно ли оно? «Мудрый»
должен был непрестанно помнить, что «человек есть чистейший случай», — как выражается Солон. Он говорит у Геродота Крезу: «Счастливым я не
могу тебя назвать прежде чем я не узнал, что ты счастливо кончил свою жизнь. В каждом деле нужно смотреть на окончание, которым оно увенчивается; ибо многих людей божество поманило счастьем, а потом ввергло в погибель».
«Прометей, — говорит Велькер, —
должен стать свободным только путем добровольного наложения на себя символических оков; он познает, что бессмертный дух
может обеспечить себе свободу
и счастье только через самоограничение, только через ощущение своей зависимости от Всевышнего».
Ницше ясно сознавал то великое значение, какое имеет для жизни это чудесное неведение жизненных ужасов. «Мало того, что ты понимаешь, в каком неведении живут человек
и животное, — говорит он, — ты
должен иметь еще
и волю к неведению
и научиться ей. Необходимо понимать, что вне такого неведения была бы невозможна сама жизнь, что оно есть условие, при котором все живущее только
и может сохраняться
и преуспевать: нас
должен покрывать большой, прочный колокол неведения».
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям
и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не
могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я
должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Стародум.
И не дивлюся: он
должен привести в трепет добродетельную душу. Я еще той веры, что человек не
может быть
и развращен столько, чтоб
мог спокойно смотреть на то, что видим.
Стародум. Благодарение Богу, что человечество найти защиту
может! Поверь мне, друг мой, где государь мыслит, где знает он, в чем его истинная слава, там человечеству не
могут не возвращаться его права. Там все скоро ощутят, что каждый
должен искать своего счастья
и выгод в том одном, что законно…
и что угнетать рабством себе подобных беззаконно.
Таким образом, употребив первоначально меру кротости, градоначальник
должен прилежно смотреть, оказала ли она надлежащий плод,
и когда убедится, что оказала, то
может уйти домой; когда же увидит, что плода нет, то обязан, нимало не медля, приступить к мерам последующим.
Голос обязан иметь градоначальник ясный
и далеко слышный; он
должен помнить, что градоначальнические легкие созданы для отдания приказаний. Я знал одного градоначальника, который, приготовляясь к сей должности, нарочно поселился на берегу моря
и там во всю
мочь кричал. Впоследствии этот градоначальник усмирил одиннадцать больших бунтов, двадцать девять средних возмущений
и более полусотни малых недоразумений.
И все сие с помощью одного своего далеко слышного голоса.