Неточные совпадения
«Вдруг за сердце, слышу, укусила фаланга, злое-то насекомое, понимаешь? Обмерил я ее глазом. От меня, клопа
и подлеца, она вся зависит, вся, вся кругом,
и с
душой,
и с
телом. Очерчена. Эта мысль, мысль фаланги, до такой степени захватила мне сердце, что оно чуть не истекло от одного томления… Взглянул я на девицу,
и захотелось мне подлейшую, поросячью, купеческую штучку выкинуть: поглядеть это на нее с насмешкой
и тут же огорошить ее с интонацией, с какою только купчик умеет сказать...
Сам Дмитрий в восторге от своего поступка. Но что вызвало этот поступок? Только ли «искра божия», вспыхнувшая в разнузданном хаме? Или, рядом с нею, тут было все то же утонченное нравственное сладострастие, которого здоровой крови даже не понять: «Вся от меня зависит, вся, вся кругом,
и с
душой,
и с
телом. Очерчена». А он, как Подросток в своих сладострастных мечтах: «они набегут, как вода, предлагая мне все, что может предложить женщина. Но я от них ничего не возьму. С меня довольно сего сознания».
Рассказал я этот случай в наивном предположении, что он особенно будет близок
душе Толстого: ведь он так настойчиво учит, что истинная любовь не знает
и не хочет знать о результатах своей деятельности; ведь он с таким умилением пересказывает легенду, как Будда своим
телом накормил голодную тигрицу с детенышами.
Зверь не таков. При виде крови глаза его загораются зеленоватым огнем, он радостно разрывает прекрасное
тело своей жертвы, превращает его в кровавое мясо
и, грозно мурлыча, пачкает морду кровью. Мы знаем художников, в
душе которых живет этот стихийно-жестокий зверь, радующийся на кровь
и смерть. Характернейший среди таких художников — Редиард Киплинг. Но бесконечно чужд им Лев Толстой.
И только, когда в тесном, радостном единении сольются уже
души, когда они наладятся на новый, светлый, дотоле неведомый строй, тогда неожиданно
и само собой пробудится
тело.
Оголение
и уплощение таинственной, глубокой «живой жизни» потрясает здесь
душу почти мистическим ужасом. Подошел к жизни поганый «древний зверь», —
и вот жизнь стала так проста, так анатомически-осязаема. С девушки воздушно-светлой, как утренняя греза, на наших глазах как будто спадают одежды, она — уж просто
тело, просто женское мясо. Взгляд зверя говорит ей: «Да, ты женщина, которая может принадлежать каждому
и мне тоже», —
и тянет ее к себе,
и радостную утреннюю грезу превращает — в бурую кобылку.
Теперь часто видно было одно ее лицо
и тело, а
души вовсе не было видно.
Тайны
тела открываются любимому, как
и тайны
души.
Нужный для жизни, благородный, возвышающий
душу труд заменяется бессмысленной работой на доставление всяческих удобств
и радостей ненужным, оторвавшимся от жизни людям. «Собрались
и пируют. Народу больше нечего делать, как пользуясь страстями этих людей, выманивать у них назад награбленное. Бабы дома, мужики трут полы
и тела в банях
и ездят извозчиками».
Душа человека неотрывно связана с
телом и с этою жизнью. У Гомера слово «психе» не обозначает
души в нашем смысле. «
Душа» — психе противополагается не
телу, а самому человеку. Ахиллес
Человек неотрывно связан с жизнью,
душа его неотрывно связана с
телом.
И весь целиком человек должен быть прекрасен
и светел.
Тело, как
душа, тоже должно быть «добродетельно».
И душевные,
и телесные достоинства для древнего эллина одинаково были добродетелями. Красота, сила
и ловкость телесная, это тоже были добродетели. Пенелопа в Одиссее говорит...
Даже быстроту в беге Пиндар называет «добродетелью ног». Совершенство телесное
и душевное, гармоническое соединение прекрасного
тела и прекрасной
души — знаменитая «калокагафия» — было основным идеалом эллина.
Прекрасное
тело —
и прекрасная
душа…
В мгновения экстаза
душа высоко поднималась над земною жизнью
и жалким своим
телом.
И естественно было убеждение, что, когда
душа вырвется из тесноты земной жизни, когда сбросит с себя оковы
тела, то длительною станет для нее та жизнь, которую она мгновениями испытывала в состоянии экстаза.
Об ней человек знает по тем мгновениям экстаза, когда
душа его высоко поднималась над
телом и жизнью.
Жизнь была для фракийца чем-то противоположным
и враждебным божеству,
тело —
душе.
Живая жизнь есть страдание
и унижение божества, есть его растерзание;
тело — темница, в которой томится
душа, отторгнутая от своей родной, божественной стихии, тяжко страдающая в своем обособлении.
Глубокая пропасть ложится теперь между
телом человеческим
и душою. Для Эмпедокла
тело — только «мясная одежда»
души. Божественная
душа слишком благородна для этого мира видимости; лишь выйдя из него, она будет вести жизнь полную
и истинную. Для Пифагора
душа сброшена на землю с божественной высоты
и в наказание заключена в темницу
тела. Возникает учение о переселении
душ, для древнего эллина чуждое
и дико-непонятное. Земная жизнь воспринимается как «луг бедствий».
Тело — могила
души (soma-sema),
и душа заключена в
тело для искупления какой-то вины.
Долгим
и скорбным путем, переселяясь из
тела в
тело,
душа должна очиститься от земной скверны, пока, наконец, не удостоится полного освобождения от оков земной жизни
и не сольется с божеством.
Ничего, что кругом женщины не видят, не слышат
и не чувствуют. Вьюга сечет их полуголые
тела, перед глазами — только снег
и камни. Но они ударяют тирсами в скалы — бесплодные камни разверзаются
и начинают источать вино, мед
и молоко. Весь мир преобразился для них в свете
и неслыханной радости, жизнь задыхается от избытка сил,
и не в силах вместить грудь мирового восторга, охватившего
душу.
И жадно, настороженно вглядывается Ницше в темную глубину своей
души и старается разглядеть того таинственного «Самого», который, как игрушками, капризно играет его мыслями
и исканиями,
и в ничто обращает трудную
и мучительную работу ума. Вот он, этот «Сам», великий разум
тела, неведомый, слепой повелитель, обративший наше «я» в своего раба.
Для жребия народа
и человечества является решающим обстоятельством, чтобы культура начиналась с надлежащего места, — не с
души (что составляло роковое суеверие жрецов
и полужрецов): надлежащее место есть
тело, жест, диета, физиология, остальное вытекает отсюда…
Ницше твердит
и не устает повторять: «Вера в
тело фундаментальнее веры в
душу», «на первом месте нужно ставить вопрос о здоровье
тела, а не о здоровье
души», «исходная точка:
тело и физиология».
Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой! Я, ей-ей, не виноват ни
душою, ни
телом. Не извольте гневаться! Извольте поступать так, как вашей милости угодно! У меня, право, в голове теперь… я
и сам не знаю, что делается. Такой дурак теперь сделался, каким еще никогда не бывал.
Денно
и нощно Всевышнего // Молит: грехи отпусти! //
Тело предай истязанию, // Дай только
душу спасти!
Как ни казенна была эта фраза, Каренина, видимо, от
души поверила
и порадовалась этому. Она покраснела, слегка нагнулась, подставила свое лицо губам графини, опять выпрямилась
и с тою же улыбкой, волновавшеюся между губами
и глазами, подала руку Вронскому. Он пожал маленькую ему поданную руку
и, как чему-то особенному, обрадовался тому энергическому пожатию, с которым она крепко
и смело тряхнула его руку. Она вышла быстрою походкой, так странно легко носившею ее довольно полное
тело.
Велев седлать лошадей, я оделся
и сбежал к купальне. Погружаясь в холодный кипяток нарзана, я чувствовал, как телесные
и душевные силы мои возвращались. Я вышел из ванны свеж
и бодр, как будто собирался на бал. После этого говорите, что
душа не зависит от
тела!..
Из предыдущей главы уже видно, в чем состоял главный предмет его вкуса
и склонностей, а потому не диво, что он скоро погрузился весь в него
и телом и душою.