Неточные совпадения
Да, страдание, страдание, страдание! Вот истинное бродило, очищающее и просветляющее жизнь. Вот что делает человека прекрасным и
высоким, вот что дает ему
счастье.
Чем сильнее в человеке трепет жизни, чем больше у него
счастья, тем
выше и прекраснее становится человек, тем глубже и полнее понимает он «все, что стоит понимать в жизни».
Совсем другой мир, чем в душе князя Андрея. «
Высокое, вечное небо», презирающее землю, говорящее о ничтожестве жизни, вдруг опускается на землю, вечным своим светом зажигает всю жизнь вокруг. И тоска в душе не от пустоты жизни, а от переполнения ее красотою и
счастьем.
Не в
счастье смысл жизни, и довольством собою не будет удовлетворен человек, — он все-таки
выше этого».
Самое
высокое и самое прекрасное, чем может человек прославить бога, что он должен нести ему, — это собственная радость и
счастье. Вот — основное положение аполлоновой религии. И чисто аполлоновскую, для нас такую чуждую мысль высказывает один поздний греческий писатель, географ Страбон, говоря так: «Хотя верно сказано, что люди тогда наиболее подражают богам, когда совершают добрые дела, но еще правильнее было бы сказать, что люди наиболее уподобляются богам, когда они счастливы».
Католичество вдохновляла объективная, сверхчеловеческая цель и ценность; прекрасные храмы, статуи и картины, богатый культ и культуру ставило оно
выше счастья человеческого, пользы людской.
— Что ж прямо и искренно говорить!.. — возразил Миклаков. — Это, конечно, можно делать из честности, а, пожалуй, ведь и из полного неуважения к личности другого… И я так понимаю-с, — продолжал он, расходившись, — что князь очень милый, конечно, человек, но барчонок, который свой каприз ставит
выше счастия всей жизни другого: сначала полюбил одну женщину — бросил; потом полюбил другую — и ту, может быть, бросит.
Неточные совпадения
Однако
счастье его было так велико, что это признание не нарушило его, а придало ему только новый оттенок. Она простила его; но с тех пор он еще более считал себя недостойным ее, еще ниже нравственно склонялся пред нею и еще
выше ценил свое незаслуженное
счастье.
― Его поздравляли, ― сказал
высокий полковник. ― Второй Императорский приз; кабы мне такое
счастие в карты, как ему на лошадей.
Запущенный под облака, // Бумажный Змей, приметя свысока // В долине мотылька, // «Поверишь ли!» кричит: «чуть-чуть тебя мне видно; // Признайся, что тебе завидно // Смотреть на мой
высокий столь полёт». — // «Завидно? Право, нет! // Напрасно о себе ты много так мечтаешь! // Хоть высоко, но ты на привязи летаешь. // Такая жизнь, мой свет, // От
счастия весьма далёко; // А я, хоть, правда, невысоко, // Зато лечу, // Куда хочу; // Да я же так, как ты, в забаву для другого, // Пустого, // Век целый не трещу».
Из палисадника красивого одноэтажного дома вышла толстая, важная дама, а за нею —
высокий юноша, весь в новом, от панамы на голове до рыжих американских ботинок, держа под мышкой тросточку и натягивая на правую руку желтую перчатку; он был немножко смешной, но — счастливый и, видимо, сконфуженный
счастьем.
Он смутно понимал, что она выросла и чуть ли не
выше его, что отныне нет возврата к детской доверчивости, что перед ними Рубикон и утраченное
счастье уже на другом берегу: надо перешагнуть.