Там ведут
блаженные ту самую «легчайшую жизнь» (re i ste biote, — Одисс. IV. 565), какую ведут и «легко живущие» олимпийские боги, — легко живущие жизнью здешнего, земного типа.
Неточные совпадения
В книге «О жизни» Толстой пишет: «Радостная деятельность жизни со всех сторон окружает нас, и мы все знаем ее в себе с самых первых воспоминаний детства… Кто из живых людей не знает
того блаженного чувства, хоть раз испытанного и чаще всего в самом раннем детстве, —
того блаженного чувства умиления, при котором хочется любить всех; и близких, и злых людей, и врагов, и собаку, и лошадь, и травку; хочется одного, — чтобы всем было хорошо, чтобы все были счастливы».
Всякий из нас хоть раз-другой испытал
блаженное изумление от пробуждения в себе этой мощной, таинственной силы, действующей вне сознания — во время ли
той же опасности, во время ли работы или игры.
Нечего говорить, что для древнего эллина мир вовсе не был так идиллически благополучен, так неизменно ласков, как рисует Шиллер. Если бы это было так,
то мы имели бы перед собою очень мало интересную религию
блаженных идиотов, одинаково радостно улыбающихся на ласку и удары, на счастье и скорбь.
Она-то именно и была
тою основною стихией, из которой рождались эллинские боги, — «
блаженные», «легко живущие».
— О! как хорошо ваше время, — продолжала Анна. — Помню и знаю этот голубой туман, в роде того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который покрывает всё в
блаженное то время, когда вот-вот кончится детство, и из этого огромного круга, счастливого, веселого, делается путь всё уже и уже, и весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и прекрасная…. Кто не прошел через это?
Но чаще занимали страсти // Умы пустынников моих. // Ушед от их мятежной власти, // Онегин говорил об них // С невольным вздохом сожаленья; // Блажен, кто ведал их волненья // И наконец от них отстал; //
Блаженней тот, кто их не знал, // Кто охлаждал любовь — разлукой, // Вражду — злословием; порой // Зевал с друзьями и с женой, // Ревнивой не тревожась мукой, // И дедов верный капитал // Коварной двойке не вверял.
Достоин похвалы тот, который, видя кутузку очами телесными, согласно с сим регулирует свое поведение; во стократ
блаженнее тот, который, видя кутузку лишь очами духовными, продолжает веровать в незыблемость ее руководящих свойств.
Его отец — симбирский дворянин, // Иван Ильич NN-ов, муж дородный, // Богатого отца любимый сын. // Был сам богат; имел он ум природный // И, что ума полезней, важный чин; // С четырнадцати лет служил и с миром // Уволен был в отставку бригадиром; // А бригадир
блаженных тех времен // Был человек, и следственно умен. // Иван Ильич наш слыл по крайней мере // Любезником в своей симбирской сфере.
Неточные совпадения
Только впоследствии, когда
блаженный Парамоша и юродивенькая Аксиньюшка взяли в руки бразды правления, либеральный мартиролог вновь восприял начало в лице учителя каллиграфии Линкина, доктрина которого, как известно, состояла в
том, что"все мы, что человеки, что скоты, — все помрем и все к чертовой матери пойдем".
Больше ничего от него не могли добиться, потому что, выговоривши свою нескладицу, юродивый тотчас же скрылся (точно сквозь землю пропал!), а задержать
блаженного никто не посмел.
Тем не меньше старики задумались.
На грязном голом полу валялись два полуобнаженные человеческие остова (это были сами
блаженные, уже успевшие возвратиться с богомолья), которые бормотали и выкрикивали какие-то бессвязные слова и в
то же время вздрагивали, кривлялись и корчились, словно в лихорадке.
Ласка всё подсовывала голову под его руку. Он погладил ее, и она тут же у ног его свернулась кольцом, положив голову на высунувшуюся заднюю лапу. И в знак
того, что теперь всё хорошо и благополучно, она слегка раскрыла рот, почмокала губами и, лучше уложив около старых зуб липкие губы, затихла в
блаженном спокойствии. Левин внимательно следил за этим последним ее движением.
Чем долее Левин косил,
тем чаще и чаще он чувствовал минуты забытья, при котором уже не руки махали косой, а сама коса двигала за собой всё сознающее себя, полное жизни тело, и, как бы по волшебству, без мысли о ней, работа правильная и отчетливая делалась сама собой. Это были самые
блаженные минуты.