Неточные совпадения
«Пьер часто потом вспоминал это время счастливого
безумия. Все суждения, которые он составил себе о
людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на
людей и вещи, но, напротив, во внутренних сомнениях и противоречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время
безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами
людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя
людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их».
В атмосфере буйно-радостной и напряженно-страдающей жизни, которою трепещет «Война и мир», Борис вызывает прямо недоумение: для чего это замораживание бьющих в душе ключей жизни, для чего эта мертвая карьера? Каким-то недоразумением кажется это, каким-то непонятным
безумием. Как в восьмидесятых годах Толстой писал в дневнике: «Все устраиваются, — когда же начнут жить? Все не для того, чтобы жить, а для того, что так
люди. Несчастные. И нет жизни».
Исправлять природу, пытаться направить ее по своему человеческому разумению — это для Толстого такое же смешное
безумие, как если бы
человек, желая улучшить форму цветка, стал вывертывать его из бутона и по своему вкусу обрезывать лепестки.
И всё гремели литавры, неистово кружились
люди, священное
безумие росло.
В первобытные времена
человек был еще вполне беспомощен перед природою, наступление зимы обрекало его, подобно животным или нынешним дикарям, на холод и голодание; иззябший, с щелкающими зубами и подведенным животом, он жил одним чувством — страстным ожиданием весны и тепла; и когда приходила весна, неистовая радость охватывала его пьяным
безумием. В эти далекие времена почитание страдальца-бога, ежегодно умирающего и воскресающего, естественно вытекало из внешних условий человеческой жизни.
Но для грека аполлоновского
безумие было только карою, налагаемою богами на
человека, было несчастием. На фронтоне храма Аполлона в Делосе была надпись...
Взрыв дионисического
безумия уже сам по себе, — как будто даже чисто физиологически, — разряжает тоску, ужас и отчаяние, скопившиеся в душе
человека, приводит его к временному равновесию и освежению — к тому очищению души, катарсису, о котором говорят греки.
Эллины хорошо знали, что кратковременное дионисическое
безумие способно спасать
людей от настоящего, длительного
безумия: кто противится дионисическим оргиям, учили они, тот сходит с ума. В Афинах существовал особый дионисический праздник, Эоры, который был учрежден с целью исцелить афинских женщин от охватившего их массового помешательства.
Когда Дионис нисходит в душу
человека, чувство огромной полноты и силы жизни охватывает ее. Какие-то могучие вихри взвиваются из подсознательных глубин, сшибаются друг с другом, ураганом крутятся в душе. Занимается дух от нахлынувшего ужаса и нечеловеческого восторга, разум пьянеет, и в огненном «оргийном
безумии»
человек преображается в какое-то иное, неузнаваемое существо, полное чудовищного избытка сил.
Но не только над
людьми царит бог страданья и «избытка сил». В жизни на всех ее ступенях много дисгармонии, много уродливо сдавленной силы, поэтому много и дионисовского «избытка сил» с вызываемым им «оргийным
безумием».
Вячеслав Иванов, русский исследователь «эллинской религии страдающего бога», видит в дионисическом безумии-экстазе характернейшую и почетнейшую особенность
человека.
Человек, по его мнению, прежде всего — animal ecstaticum. «Когда животное сошло с ума, — оно стало
человеком». Навряд ли это так. Животное способно сходить с ума, впадать в несомненно дионисическое
безумие, — и от этого еще не становится
человеком.
И вне
человека в природе очень много экстатического дионисова
безумия.
В карете гостиницы, вместе с двумя немыми, которые, спрятав головы в воротники шуб, явно не желали ничего видеть и слышать, Самгин, сквозь стекло в двери кареты, смотрел во тьму, и она казалась материальной, весомой, леденящим испарением грязи города, крови, пролитой в нем сегодня, испарением жестокости и
безумия людей.
— Ступайте. Много в нас ума-то в обоих, но вы… О, вы — моего пошиба человек! я написал сумасшедшее письмо, а вы согласились прийти, чтоб сказать, что «почти меня любите». Нет, мы с вами — одного
безумия люди! Будьте всегда такая безумная, не меняйтесь, и мы встретимся друзьями — это я вам пророчу, клянусь вам!
Случалось, что такой добычей оказывался, по его собственному выражению, какой-нибудь «рыцарь из-под темной звезды» — шулер, известный плагиатор, сводник, альфонс, графоман — ужас всех редакций, зарвавшийся кассир или артельщик, тратящий по ресторанам, скачкам и игорным залам казенные деньги с
безумием человека, несущегося в пропасть; но бывали также предметами его спортивного увлечения знаменитости сезона — пианисты, певцы, литераторы, чрезмерно счастливые игроки, жокеи, атлеты, входящие в моду кокотки.
Неточные совпадения
Он, этот умный и тонкий в служебных делах
человек, не понимал всего
безумия такого отношения к жене. Он не понимал этого, потому что ему было слишком страшно понять свое настоящее положение, и он в душе своей закрыл, запер и запечатал тот ящик, в котором у него находились его чувства к семье, т. е. к жене и сыну. Он, внимательный отец, с конца этой зимы стал особенно холоден к сыну и имел к нему то же подтрунивающее отношение, как и к желе. «А! молодой
человек!» обращался он к нему.
Бывали примеры, что женщины влюблялись в таких
людей до
безумия и не променяли бы их безобразия на красоту самых свежих и розовых эндимионов: [Эндимион — прекрасный юноша из греческих мифов.] надобно отдать справедливость женщинам: они имеют инстинкт красоты душевной; оттого-то, может быть,
люди, подобные Вернеру, так страстно любят женщин.
В этом состоянии
безумия он занимался очередными делами, судил
людей.
«Мы — искренние демократы, это доказано нашей долголетней, неутомимой борьбой против абсолютизма, доказано культурной работой нашей. Мы — против замаскированной проповеди анархии, против
безумия «прыжков из царства необходимости в царство свободы», мы — за культурную эволюцию! И как можно, не впадая в непримиримое противоречие, отрицать свободу воли и в то же время учить темных
людей — прыгайте!»
«Это
безумие и трусость — стрелять из пушек, разрушать дома, город. Сотни тысяч
людей не ответственны за действия десятков».