Она молча уложила Зину, убрала самовар. Потом тихо, стараясь не шуметь,
разделась и легла на двухспальную кровать лицом к стене.
Небольшая лампа с надтреснутым колпаком слабо освещала коричневую ситцевую занавеску с выцветшими разводами; на полу валялись шагреневые и сафьянные обрезки. В квартире все спали, только в комнате Елизаветы Алексеевны горел свет и слышался шелест бумаги. Андрей Иванович
разделся и лег, но заснуть долго не мог. Он кашлял долгим, надрывающим кашлем, и ему казалось, что с этим кашлем вывернутся всего его внутренности.
Неточные совпадения
Поужинали скоро. Все укладывались спать. Из соседних комнат сквозь тонкие переборки доносился говор, слышалось звяканье посуды, громкая зевота. Папиросница
разделась за занавескою
и легла на постель к стене. Зина вытащила из-под кровати тюфячок, расстелила его у столика
и, свернувшись клубком, заснула. Улеглись
и все остальные. Александра Михайловна угрюмо придвинула лампочку
и стала зашивать разодранный рукав Зинина платья.
Александра Михайловна стала
раздеваться. Еще сильнее пахло удушливою вонью, от нее мутилось в голове. Александра Михайловна отвернула одеяло, осторожно сдвинула к стене вытянувшуюся ногу папиросницы
и легла. Она лежала
и с тоскою чувствовала, что долго не заснет. От папиросницы пахло селедкою
и застарелым, грязным потом; по зудящему телу ползали клопы,
и в смутной полудремоте Александре Михайловне казалось — кто-то тяжелый, липкий наваливается на нее,
и давит грудь,
и дышит в рот спертою вонью.
Даже сам Собакевич, который редко отзывался о ком-нибудь с хорошей стороны, приехавши довольно поздно из города и уже совершенно
раздевшись и легши на кровать возле худощавой жены своей, сказал ей: «Я, душенька, был у губернатора на вечере, и у полицеймейстера обедал, и познакомился с коллежским советником Павлом Ивановичем Чичиковым: преприятный человек!» На что супруга отвечала: «Гм!» — и толкнула его ногою.
Клим изорвал письмо,
разделся и лег, думая, что в конце концов люди только утомляют. Каждый из них, бросая в память тяжелую тень свою, вынуждает думать о нем, оценивать его, искать для него место в душе. Зачем это нужно, какой смысл в этом?
— Оставь, оставь образ, Андрей Петрович, оставь, положи! — вскочила Татьяна Павловна, —
разденься и ляг. Аркадий, за доктором!
18 мая мы вошли в Татарский пролив. Нас сутки хорошо нес попутный ветер, потом задержали штили, потом подули противные N и NO ветра, нанося с матсмайского берега холод, дождь и туман. Какой скачок от тропиков! Не знаем, куда спрятаться от холода. Придет ночь — мученье
раздеваться и ложиться, а вставать еще хуже.
Неточные совпадения
Вернувшись домой после трех бессонных ночей, Вронский, не
раздеваясь,
лег ничком на диван, сложив руки
и положив на них голову. Голова его была тяжела. Представления, воспоминания
и мысли самые странные с чрезвычайною быстротой
и ясностью сменялись одна другою: то это было лекарство, которое он наливал больной
и перелил через ложку, то белые руки акушерки, то странное положение Алексея Александровича на полу пред кроватью.
Как ни старался Левин преодолеть себя, он был мрачен
и молчалив. Ему нужно было сделать один вопрос Степану Аркадьичу, но он не мог решиться
и не находил ни формы, ни времени, как
и когда его сделать. Степан Аркадьич уже сошел к себе вниз,
разделся, опять умылся, облекся в гофрированную ночную рубашку
и лег, а Левин все медлил у него в комнате, говоря о разных пустяках
и не будучи в силах спросить, что хотел.
Татьяна, по совету няни // Сбираясь ночью ворожить, // Тихонько приказала в бане // На два прибора стол накрыть; // Но стало страшно вдруг Татьяне… //
И я — при мысли о Светлане // Мне стало страшно — так
и быть… // С Татьяной нам не ворожить. // Татьяна поясок шелковый // Сняла,
разделась и в постель //
Легла. Над нею вьется Лель, // А под подушкою пуховой // Девичье зеркало лежит. // Утихло всё. Татьяна спит.
Он пришел к себе уже к вечеру, стало быть, проходил всего часов шесть. Где
и как шел обратно, ничего он этого не помнил.
Раздевшись и весь дрожа, как загнанная лошадь, он
лег на диван, натянул на себя шинель
и тотчас же забылся…
Никто в доме не
ложился и не
раздевался.