Неточные совпадения
Андрей Иванович сидел у стола, положив кудлатую голову на руку и устремив блестящие глаза в окно. Он был поражен настойчивостью Александры Михайловны: раньше она никогда не посмела бы спорить
с ним так упорно; она пытается уйти из-под его власти, и он знает, чье тут влияние; но это ей не удастся, и он сумеет удержать Александру Михайловну в повиновении. Однако, чтоб не
давать ей вперед почвы для попреков, Андрей Иванович решил, что
с этого дня постарается как можно меньше тратить на самого себя.
— Ни копейки вперед не
дает хозяин. Мы уж
с Ермолаевым поругались
с ним за тебя… Уперся: нет! Такой жох.
— Хороша палочка!
Дай поправлюсь немножко, обязательно заведу такую… А-а, Муравейчик, здравствуй! — вдруг рассмеялся Андрей Иванович. — Куда бежишь? Садись
с нами, выпьем, — расходы пополам!
— Я один без
дам никогда на это не решусь! — Он обратился к Александре Михайловне. — Погода сегодня дурная-с.
— Сильвупле! — командовал он. — Оренбур!.. — При этом все делали шэн и вертелись
с дамами раз по десяти. — Комансэ! — выкрикивал Андрей Иванович.
Он любезничал
с дамами, угощал их портвейном, а когда их уводили танцевать, он, скрывая улыбку, следил за Елизаветой Алексеевной.
— Он прослышал, что вы вчера именинник были, — вмешался Новиков. — Нет, говорит, поостерегусь, ни гроша не возьму
с собою: вдруг кто на похмелье двугривенный попросит!
Дашь, а он до субботы помрет… Всего капиталу решишься, придется по миру идти!
— Това-а-рищ… —
с презрением протянул Андрей Иванович. — Хоть поиздохни все кругом, ему только одна забота — побольше домой к себе натаскать. Настоящий муравей! Зато,
дай десять лет пройдет, сам хозяином станет, мастерскую откроет… «Григорий Антоныч, будьте милостивы, нельзя ли работки раздобыться у вас?…»
— Что вы, что вы, Колосов? Полноте! Я от своего слова никогда не отказываюсь. Я вам
дал его и сдержу. Если вы мне заявите, что не хотите работать
с Ляховым… А-а, Вильгельм Адольфович! — прервал он себя и встал, любезно улыбаясь.
Он мог бы простить Ляхова, — о, он простил бы его
с радостью, горячо и искренно, — но только, если бы это было результатом его свободного выбора. Теперь же само желание Ляхова получить прощение смахивало на милостыню, которую он по доброй воле
давал обиженному Андрею Ивановичу. А для Андрея Ивановича ничего не могло быть ужаснее милостыни.
Склонившись над верстаком, он угрюмо слушал болтовню и шутки товарищей
с Ляховым. Прошло всего три недели, как в этой самой мастерской Ляхов зверски избил его, — и они уже забыли, как сами возмущались этим, забыли все… Самих их ведь никто не
даст в обиду — они хорошие работники; а требовать, чтобы была обеспечена безопасность Андрея Ивановича, —
с какой стати? За это, пожалуй, можно еще поплатиться!
— «В другую больницу»! — резко проговорил исхудалый водопроводчик
с темным, желтушным лицом. — Вчера вот этак посадили нас в Барачной больнице в карету, билетики
дали, честь честью, повезли в Обуховскую. А там и глядеть не стали: вылезай из кареты, ступай, куда хочешь! Нету местов!.. На Троицкий мост вон большие миллионы находят денег, а рабочий человек издыхай на улице, как собака! На больницы денег нет у них!
— Приклейку… Мастеру уважения не доказываешь, а тоже, приклейку ей
давай… Что нынче
с Грунькой говорила?
И Александре Михайловне было странно, как это она раньше принимала от него деньги и не понимала, что ни
с того ни
с сего никто не станет
давать их.
— Такой нахал этот Ляхов, просто я не понимаю! — сказала она. —
С самого того времени, как Андрей Иванович помер, не
дает мне нигде проходу. В мастерской пристает, на улице, на квартире вот… И придумать не могу, как мне от него отделаться!
Александра Михайловна стала искать швейной работы. Она надеялась найти дело,
с которого можно будет жить. В Старо-Александровском рынке ей
дали на пробу сшить полдюжины рубашек
с воротами в две петли, по гривеннику за рубашку. Она заняла у Тани швейную машину, шила два дня, потратила две катушки ниток. В рынке
с нею расплатились по восемь копеек за рубашку.
Дай упиться
И насладиться
Жизнью земной
Вместе
с тобой!
Странно было видеть, как вежливо и предупредительно разговаривал теперь Семидалов
с фальцовщицами, — совсем как
с дамами своего круга. Они, принаряженные, приятно улыбались и на его шутки тоже отвечали шутками. Александра Михайловна,
с завитою гривкою на лбу, так же приятно улыбалась, разговаривала
с ним, как
с добрым знакомым, и старалась незаметно прикрыть рукою заштопанный локоть на своей парадной кофточке.
— Правда, девушки! — убеждала Александра Михайловна. — Ну, что стоит! По рублю, по два всякая может
дать. Не помрем
с голоду из-за рубля. А ей помощь будет… Все над Ваською Матвеевым посмеемся.
Не явилась тоже и одна тонная
дама с своею «перезрелою девой», дочерью, которые хотя и проживали всего только недели с две в нумерах у Амалии Ивановны, но несколько уже раз жаловались на шум и крик, подымавшийся из комнаты Мармеладовых, особенно когда покойник возвращался пьяный домой, о чем, конечно, стало уже известно Катерине Ивановне, через Амалию же Ивановну, когда та, бранясь с Катериной Ивановной и грозясь прогнать всю семью, кричала во все горло, что они беспокоят «благородных жильцов, которых ноги не стоят».
— Вот видите: и сейчас оне это слово «так» сказали, — хихикнул он, словно у него брюшко пощекотали, — что же-с! в даме это даже очень приятно, потому дама редко когда в определенном круге мыслей находится. Дама — женщина-с, и им это простительно, и даже в них это нравится-с. Даме мужчина защиту и вспомоществование оказывать должен, а
дама с своей стороны… хоть бы по части общества: гостей занять, удовольствие доставить, потанцевать, спеть, время приятно провести — вот ихнее дело.
Неточные совпадения
Хлестаков.
Дайте,
дайте мне взаймы! Я сейчас же расплачусь
с трактирщиком. Мне бы только рублей двести или хоть даже и меньше.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться
с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица!
Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (
С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и
давай пред зеркалом жеманиться: и
с той стороны, и
с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему
дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом
с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Городничий (
с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд
с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и
давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!