Однажды весною, в 1889 году, я зашел по какому-то делу в помещение Общества русских студентов. Лица у всех были взволнованные и смущенные, а из соседней комнаты доносился плач, — судя по голосу, мужчины, но такой заливчатый, с такими судорожными всхлипываниями, как плачут только женщины. И это было страшно. Я
вошел в ту комнату и остановился на пороге. Рыдал совершенно обезумевший от горя Омиров. Я спросил соседа, в чем дело. Он удивленно оглядел меня.
Неточные совпадения
Должно быть, очень глубоко мне тогда
вошло в душу настроение отца, потому что я и теперь часто вижу все один и
тот же сон: мы все опять вместе,
в родном тульском доме, смеемся, радуемся, но папы нет.
Дамы остаются
в зале, кавалеры уходят. Каждая дама выбирает себе по кавалеру, кавалеры поодиночке
входят и стараются угадать, какая дама его выбрала: он к
той подходит и кланяется. Если не угадал, дамы выгоняют его рукоплесканиями обратно, если угадал, — он остается
в зале, за стулом своей дамы, и зовут следующего кавалера. Потом кавалеры так же выбирают дам.
— «Завелись, — говорят, — доктора у нас, так и холера пошла». Я говорю: «Вы подумайте
в своей башке, дайте развитие, — за что? Ведь у нас сколько народу выздоравливает; иной уж
в гроб глядит, и
то мы его отходим. Разве мы что делали, разве с нами какой вышел конфуз?»
В комнату неслышно
вошел высокий парень
в пиджаке и красной рубашке,
в новых, блестящих сапогах. Он остановился у порога и медленно оглядел Степана. Я побледнел.
— Смотрим
в окно, — идет Леонид, угрюмый, мрачный, видно, все время с покойниками беседовал. Инкубы, суккубы… Мы все делаем мрачные рожи. Он
входит. Повесив носы, заговариваем о похоронах, о мертвецах, о
том, как факельщики шли вокруг гроба покойного Ивана Иваныча… Леонид взглянет: «А я сейчас был на Монте Тиберио, как там великолепно!» Мы, мрачно хмуря брови, — свое…
Имелось
в виду, конечно, привлечь писателей-реалистов,
в то время группировавшихся
в кружке «Среда»;
в кружок этот
входили: писатель Ив.
Обломов пошел в обход, мимо горы, с другого конца
вошел в ту же аллею и, дойдя до средины, сел в траве, между кустами, и ждал.
Мало-помалу Привалов
вошел в тот мир, в каком жила Верочка, и он часто думал о ней: «Какая она славная…» Надежда Васильевна редко показывалась в последнее время, и если выходила, то смотрела усталою и скучающею. Прежних разговоров не поднималось, и Привалов уносил с собой из бахаревского дома тяжелое, неприятное раздумье.
Нежная улыбка безмятежного удовольствия, незлобием рождаемого, изрыла ланиты его ямками, в женщинах столь прельщающими; взоры его, когда я
вошел в ту комнату, где он сидел, были устремлены на двух его сыновей.
Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С
тех пор, как я принял начальство, — может быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают. Больной не успеет
войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит
в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до
тех пор, пока не
войдет в комнату, ничего не расскажет!
Оборванные нищие, // Послышав запах пенного, // И
те пришли доказывать, // Как счастливы они: // — Нас у порога лавочник // Встречает подаянием, // А
в дом
войдем, так из дому // Проводят до ворот… // Чуть запоем мы песенку, // Бежит к окну хозяюшка // С краюхою, с ножом, // А мы-то заливаемся: // «Давать давай — весь каравай, // Не мнется и не крошится, // Тебе скорей, а нам спорей…»
Он был по службе меня моложе, сын случайного отца, воспитан
в большом свете и имел особливый случай научиться
тому, что
в наше воспитание еще и не
входило.
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь
в тех летах,
в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты
входишь теперь
в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные
в своих понятиях, сердца, развращенные
в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с
теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.