Есть ли это
язык понятий, подлежащих философской обработке не только в своем значении, но и в самом своем возникновении, или же это суть знаки иной природы и строения, находящиеся в таком же примерно отношении к философским понятиям, как образы искусства: о них можно философствовать дискурсивно, но в наличности своей они даны мышлению.
Она определяет ту его внешнюю границу, за которую невозможно отклоняться, но она отнюдь не адекватна догмату, не исчерпывает его содержания, и прежде всего потому, что всякая догматическая формула, как уже сказано, есть лишь логическая схема, чертеж целостного религиозного переживания, несовершенный его перевод на
язык понятий, а затем еще и потому, что, возникая обычно по поводу ереси, — «разделения» (αϊρεσις — разделение), она преследует по преимуществу цели критические и потому имеет иногда даже отрицательный характер: «неслиянно и нераздельно», «одно Божество и три ипостаси», «единица в троице и троица в единице».
Неточные совпадения
У Юма она имела субъективно-человеческое значение — «быть для человека», у Беркли получила истолкование как действие Божества в человеческом сознании; у Гегеля она была транспонирована уже на
язык божественного бытия: мышление мышления — само абсолютное, единое в бытии и сознании [К этим общим аргументам следует присоединить и то еще соображение, что если религия есть низшая ступень философского сознания, то она отменяется упраздняется за ненадобностью после высшего ее достижения, и только непоследовательность позволяет Гегелю удерживать религию, соответствующую «представлению», в самостоятельном ее значении, рядом с философией, соответствующей «
понятию».
Если перевести этот основной и элементарный факт религиозного сознания на
язык религиозной философии, мы тотчас же увидим, что перед нами явно противоречивое сочетание
понятий, приводящее к антиномии [Проблема антиномизма в мышлении наиболее радикально поставлена в книге свящ.
Идя этим путем, мы неизбежно приходим к апофатическому определению, что на
языке сущего Божество есть «подлинное ничто» [Св. Максим комментирует
понятие αυτό το ουδέν: «Что Бог есть ничто (ουδέν), надо понимать в том смысле, что Он ничто (μηδέν) из существующего, ибо выше всего виновник всего, почему богословы говорят, что Бог везде и нигде.
Интуиция тварности, имеющая столь первостепенное значение в религии, вообще с трудом переводится на
язык религиозной философии, ибо последней здесь приходится не «дедуцировать»
понятия, но давать лишь философский пересказ религиозного переживания.
Вопрос о софийной природе
понятий [Учение Николая Мальбранша о видении вещей в Боге и о богопознании как сущности познания вещей представляет большую аналогию к учению, здесь развиваемому (обстоятельный очерк учения Мальбранша на русском
языке см. у Μ. Η. Ершова.
Пантеизм, в котором постоянно обвиняли мистиков, и есть перевод опытного, парадоксального, невыразимого в понятии языка мистики на рациональный
язык понятий теологии и метафизики.
Неточные совпадения
Она так полно и много любила: любила Обломова — как любовника, как мужа и как барина; только рассказать никогда она этого, как прежде, не могла никому. Да никто и не понял бы ее вокруг. Где бы она нашла
язык? В лексиконе братца, Тарантьева, невестки не было таких слов, потому что не было
понятий; только Илья Ильич понял бы ее, но она ему никогда не высказывала, потому что не понимала тогда сама и не умела.
— Послушайте, Вера, оставим спор. Вашими устами говорит та же бабушка, только, конечно, иначе, другим
языком. Все это годилось прежде, а теперь потекла другая жизнь, где не авторитеты, не заученные
понятия, а правда пробивается наружу…
Почтенных отцов нередко затруднял недостаток слов в якутском
языке для выражения многих не только нравственных, но и вещественных
понятий, за неимением самых предметов.
Я тут же познакомилась с некоторыми из девушек; Вера Павловна сказала цель моего посещения: степень их развития была неодинакова; одни говорили уже совершенно
языком образованного общества, были знакомы с литературою, как наши барышни, имели порядочные
понятия и об истории, и о чужих землях, и обо всем, что составляет обыкновенный круг
понятий барышень в нашем обществе; две были даже очень начитаны.
Все воспитание несчастных семинаристов, все их
понятия были совсем иные, чем у нас, мы говорили разными
языками; они, выросшие под гнетом монашеского деспотизма, забитые своей риторикой и теологией, завидовали нашей развязности; мы — досадовали на их христианское смирение.