Разумеется, то или иное построение может быть удачно или неудачно, это вопрос факта, но плохая система
христианской философии вовсе не свидетельствует о том, что и не может быть хорошей или что христианская философия вообще невозможна.
Свобода философского творчества выражается и в том, что возможны различные философские системы на одну и ту же тему, возможны (и фактически существуют) разные системы
христианской философии, и это нисколько не подрывает ее принципиального значения.
Христианская философия есть философствование христиан, которые стремятся философски осознать свое религиозное бытие, подобно тому как и всякая философия есть философия кого-нибудь и о чем-нибудь, а «философия вообще» есть призрак и предрассудок, гегелевский фантом [Подробнее проблему соотношения «философии вообще» и «философии о чем-нибудь» Булгаков развивает в «Философии хозяйства» (М., 1990.
Настоящим отцом отрицательного богословия в
христианской философии и мистике является таинственный автор (как обычно полагают, начала V века), творения коего предание приписывает Дионисию Ареопагиту [По гипотезе Ш. Нуцубидзе и бельгийского ученого Э. Хонигмана, автором «Ареопагитик» является грузинский мыслитель Петр Ивер.
Эту мировую душу постигала и отчетливо выразила свое постижение древняя философия в лице Платона и Плотина, это же учение вошло в качестве необходимого элемента и в
христианскую философию [В творениях отцов церкви учение о мировой душе обычно сливается с учением о человеке и церкви, с христологией, антропологией и экклезиологней.
Неточные совпадения
Это сочинение в наших глазах является самым важным для понимания духа кантовской
философии, ее интимного религиозного мотива, но оно задумано им не как особая «критика», что для Канта и характерно, но лишь как систематическое применение выводов трех критик к
христианской догматике.].
Формы, в которые они облекаются, их логические одежды, заимствуются из господствующей философской доктрины: так, напр., — конечно, не без особой воли Божией, — в истории
христианской догматики весьма ощутительно и благотворно сказывается влияние эллинской
философии.
Этими общими соображениями дается ответ и на более частный вопрос, именно: возможна ли религиозная
философия определенного типа, напр,
христианская (или даже частнее: православная, католическая, протестантская
философия).
Эта связь, которая для меня и ранее неизменно намечалась в общих очертаниях, здесь раскрывается более конкретно, и история новой
философии предстает в своем подлинном религиозном естестве, как
христианская ересеология, а постольку и как трагедия мысли, не находящей для себя исхода» (Вестник РСХД.
Напротив, нельзя сказать то же самое о
философии Плотина, в этом решительном пункте действительно отличающейся двойственностью и нерешительностью; благодаря этому она одинаково могла оказать бесспорное и глубокое влияние на
христианское богословие (в частности, и на Ареопагита), а вместе с тем явиться сильным оружием в философском арсенале религиозного монизма.
Разумеется, для человечества, насколько оно живет в плоскости ума, а следовательно, до известной степени обречено на науку и
философию, должна иметь силу этика ума, существует обязанность логической честности, борьбы с умственной ленью, добросовестного преодоления преодолимых трудностей, но религиозно перед человеком ставится еще высшая задача — подняться над умом, стать выше ума, и именно этот путь указуют люди
христианского, религиозного подвига [На основании сказанного определяется и наш ответ на вопрос о «преображении разума», поставленный кн.
Итак, на эмпирической поверхности происходит разложение религиозного начала власти и торжествует секуляризация, а в мистической глубине подготовляется и назревает новое откровение власти — явление теократии, предваряющее ее окончательное торжество за порогом этого зона [Термин древнегреческой
философии, означающий «жизненный век», «вечность»; в иудео-христианской традиции означает «мир», но не в пространственном смысле (космос), а в историческом и временном аспекте («век», «эпоха»).]
Христианская философия есть философия субъекта, а не объекта, «я», а не мира; философия, выражающаяся в познании искупленности субъекта-человека из-под власти объекта-необходимости.
Неточные совпадения
— Я прошу простить мне этот экскурс в область
философии древнего мира. Я сделал это, чтоб напомнить о влиянии стоиков на организацию
христианской морали.
На почве греческой
философии философия истории не была возможна, она возможна лишь на иудео-христианской почве, хотя бы это и не сознавалось.
Дурно понятая фраза Гегеля сделалась в
философии тем, что некогда были слова
христианского жирондиста Павла: «Нет власти, как от бога».
Когда я привык к языку Гегеля и овладел его методой, я стал разглядывать, что Гегель гораздо ближе к нашему воззрению, чем к воззрению своих последователей, таков он в первых сочинениях, таков везде, где его гений закусывал удила и несся вперед, забывая «бранденбургские ворота».
Философия Гегеля — алгебра революции, она необыкновенно освобождает человека и не оставляет камня на камне от мира
христианского, от мира преданий, переживших себя. Но она, может с намерением, дурно формулирована.
Философия нового времени, начиная с Декарта, была в известном смысле более
христианской, чем средневековая схоластическая
философия.