Неточные совпадения
Кауфман и др.), но и неокантианство; сторонники «имманентизма» в духе учения И. Канта считали, что предметный мир не объективно дан, а конструируется сознанием (т. е. «имманентен», внутренне присущ сознанию), отрицая вместе с
тем существование «
вещи в себе».] и «монизма» — от протестантства до социалистического человекобожия [Критике «социалистического человекобожия» посвящен ряд статей С. Н. Булгакова в книге «Два града» (в 2 т. М., 1911): «Религия человекобожия у Л. Фейербаха», «К.
В них была безмерная сила чистоты и прозорливой жертвенности, — знание страдания и готовность на вольное страдание, и
та же
вещая жертвенность виделась в недетски мудрых очах Младенца.
Для
того чтобы схемы понятий наполнялись жизненным содержанием и в сети разума уловлялась действительная, а не воображаемая рыба, надо, чтобы познание имело орган такого удостоверения действительности, чувство реальности, которая не разлагается на отдельные признаки
вещи, но их связывает собой в бытии.
Для
того, кто уяснит себе эту действительную точку зрения оккультизма, отпадает также и возражение, будто чрез
то, что положение
вещей в известном смысле предопределимо, становится невозможной какая-либо свобода человека.
Что вы знаете или мните о природе
вещей, лежит далеко в стороне от области религии: воспринимать в нашу жизнь и вдохновляться в этих воздействиях (вселенной) и в
том, что они пробуждают в нас, всем единичным не обособленно, а в связи с целым, всем ограниченным не в его противоположности иному, а как символом бесконечного — вот что есть религия; а что хочет выйти за эти пределы и, напр., глубже проникнуть в природу и субстанцию
вещей, есть уже не религия, а некоторым образом стремится быть наукой…
Стремление оккультистов путем медитации услышать голос самих
вещей, как и вера Гегеля, что в мышлении, после
того как им, путем философского медитирования, преодолены низшие, феноменологические, ступени самосознания духа и действует уже сам Логос, — формально сродны с «мифотворчеством».
На гносеологическом языке миф и есть познавание
того, что является запредельной Ding an sich для разума, и кантовское учение о непознаваемой
вещи в себе содержит поэтому некий философский миф агностического содержания.
Аристотель — философ по преимуществу, Philosophus, как называли его в средние века, между
тем как на «божественном» Платоне всегда лежал ореол чего-то
вещего, таинственного, мистического.
Однако им принадлежит самостоятельное бытие в
том смысле, что они являются онтологическим prius [Первооснова, основание (лат.); букв.: предыдущее, предшествующее, первичное.]
вещей, в силу которого возможность (δυνάμει δν) переходит в действительность (ενεργεία öv), причем каждая форма имеет пребывающее, вечное существование, а совокупность форм образует их иерархию или организм.
«Созерцающий не созерцает и не противопоставляет созерцаемое как другое, но словно сам становится другим и сам более уже не принадлежит себе, весь он принадлежит
тому и становится едино с ним, соединенный с ним как центр к центру; и здесь сложные
вещи составляют единое, а двойственность имеет место лишь в
том случае, если они разделены, — в таком случае говорим мы о различенном.
Странным образом Бруно находится в явной зависимости и от идей Николая Кузанского, которого был усердным почитателем; поэтому в своем трактате «De la causa, principio e uno», излагая учение об абсолютном, сильно напоминающее взгляды Николая К. о coincidenlia oppositorum и о possest, Дж. Бруно говорит следующее: «
То, что в другом случае было бы противоположно и противоречиво, в нем (в абсолютном) есть одно и
то же, и каждая
вещь есть в нем одно и
то же.
Поэтому, если недоступны
вещи, подчиненные мысли,
то с
тем большим основанием сама Мысль.
Бог не есть ни
то, ни это, и вообще никакая из
вещей, о которых можно говорить, показать, написать, услыхать и которые можно понимать чувствами, показывать, видеть или высказывать.
Ибо как можно назвать и определить
Того, кто есть все во всем и вместе ничто из
вещей, которые бы можно было сказать, показать, видеть, описать и т. д.?
Вещь в себе трансцендентна опыту, — категории феноменального мира неприложимы к ноумену, совершенно в
том же смысле и по
тем же, в сущности, основаниям, по каким, напр., И. Ск.
Противоречивость тезиса и антитезиса разрешается Кантом, как известно, в
том смысле, что свободу он относит к интеллигибельной
вещи в себе, а причинность к миру явлений, соответственно своей философии.
В другом месте он говорит: «Это сказано, однако, не в
том смысле, будто я совсем не могу заблуждаться: ибо некоторые
вещи недостаточно выяснены, и они описаны как бы с единого взгляда на великого Бога, ибо колесо природы обращается слишком быстро, и человек своим полумертвым и косным постижением не может достаточно охватить их» (331, § 41).
«Если бы держал Он когда-либо в себе совет, каким образом открыться,
то Его откровение не было бы от вечности, вне чувства и места, стало быть, и
тот совет должен был бы иметь начало и стать причиной в Божестве, ради которой Бог совещался в Троице Своей, должны бы быть, следовательно, в Боге мысли, которые явились Ему как бы в виде образов, когда Он хотел идти навстречу
вещам.
Бемизм есть динамический спинозизм, концепция же отношения Бога к миру у обоих одна и
та же [Cp., напр., у Спинозы: «Я раскрыл природу Бога и его свойства, а именно, что он необходимо существует; что он един; что он существует и действует по одной только необходимости своей природы; что он составляет свободную причину всех
вещей; что все существует в Боге и, таким образом, зависит от него, что без него не может ни существовать, ни быть представляемо; и наконец, что все предопределено Богом и именно не из свободы вовсе или абсолютного благоизволения, а из абсолютной природы Бога, иными словами, бесконечного его могущества…
Для
того чтобы открылась какая-либо сила, нужно противодействие как основа для ее раскрытия, «in Ja und Nein bestehen alle Dinge, es sei Göttlich, Teuflisch, Irdisch, oder was genannt werden mag» [В Да и Нет находятся все
вещи,
то есть божественные, дьявольские, земные, или какие еще можно назвать (нем.).] [Ciaassen, 11,43.].
«Бог одинаково живет во всех
вещах, а
вещь ничего не знает о Боге; и Он не открывается
вещи, а она получает от Него силу, но по своему свойству, — или от его любви, или от его гнева; и от чего она берет ее,
то и обнаруживается вовне, и если есть благо в ней,
то для злобы оно как бы закрыто, как вы можете видеть на примере куста шиповника; еще более на других колючих
вещах: из него ведь вырастает прекрасный душистый цветок, и в нем лежат два свойства любовное и враждебное, какое побеждает,
то и дает плод» [IV, 343–344, § 49.].
Бог создал мир из самого себя, из своего существа, — отвечает Я. Беме [«Бог сделал все
вещи из Ничто, и
то же самое Ничто есть Он Сам, как в себе живущее наслаждение любви» (IV, 309, § 8).
«Мы не разделяем мнения, будто отрицание указует противоположность, но лишь
то, что частицами ου или μη, поставленными перед следующими за ними словами (ονομάτων), или, вернее,
вещами, к которым относятся слова, произносимые после отрицания, указуется некая инаковость» (257 Ь-с).
Или какое возможно подобие у Сущего с не-сущим, имеющим уже
тот недостаток, что некогда не имело бытия и помещено в числе
вещей сотворенных?» (Творения св. Афанасия Великого, архиеп.
Потому неплохо звучит мнение Гераклита, утверждавшего, что все
вещи суть единое, которое в силу переменчивости имеет все
вещи в себе; а так как все формы находятся в нем,
то к нему соответственно этому относятся и все определения, а настолько справедливы и противоречащие друг другу положения.
Итак,
то, что составляет множественность в
вещах, не есть сущность и самая
вещь, но лишь явление, которое представляется чувствам, и только на поверхности
вещей» (цит. по нем. пер.
А все остальные прекрасные
вещи имеют к ней такое, отношение, что между
тем как сами они и возникают и гибнут, она решительно нисколько не увеличивается и не уменьшается» [Пир, 211 а-Ь.
Должны существовать идеи не только настоящих
вещей, но и прошедших, даже идеи отрицания, относительного, гибнущего, смерти, уничтожения и под Сила этого аргумента заключается в прямом отожествлении понятий, возникающих в мире явлений и по поводу их, с самыми идеями, но это прямолинейное отожествление отнюдь не вытекает из платоновского учения, ибо мир идей, хотя и имманентен миру явлений, как его основа, но вместе с
тем и принципиально от него отличается Идеи в нем погружены в становление и небытие, терпят многочисленные преломления и отражения, собственно и составляющие область относительного.
Но они совершенно бесполезны как для познания других
вещей, так и бытия их, ибо не находятся в причастных им
вещах;· ведь в таком случае они могли бы, быть может, являться причиной в таком смысле, как примесь белого есть причина
того, что нечто бело…
То, что утверждает Мальбранш, совершенно бесспорно, однако применимо не прямо к Божеству, одновременно миру трансцендентному и имманентному, но к Его «образу и сиянию» в мире, к божественной Софии: мы познаем
вещи, все (πάν) не непосредственно в Боге, но в Софии.
И философия софийна, лишь поскольку она дышит этим пафосом влюбленности, софийным эросом, открывающим умные очи, иначе говоря, поскольку она есть искусство: основной мотив философской системы, ее
тема опознается интуицией, как умная красота, сама же система есть лишь попытка рассказать на языке небожественном о
вещах божественных.
Самая пригодность материи для своей роли связана с
тем, что она «свободна (αμορφον öv) от
тех идей, которые ей надо вместить» (50 d) [Точнее, «Никогда и никаким образом не усваивает никакой формы, которая была бы подобна формам входящих в нее
вещей» (Тимей 50 Ь-с; Платон.
Но мир есть бытие не самобытное, а
то, что сотворено Богом, не может быть таким, каков сам Творец: in his enim, quae auoaue modo sint, et non sunt quod Deus est, a quo facta sunt»» [В здешних
вещах да будет свой собственный образ, а не Божий, от которого все они происходят (лат.).] [De civ. Dei, XIV, 13, 11 (Писарев, 103).].
Закон, имея тень будущих благ, а не самый образ
вещей, одними и
теми же жертвами, каждый год постоянно приносимыми, никогда не может сделать совершенными приносящих их, иначе перестали бы приносить их… ибо невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов уничтожала грехи…