Неточные совпадения
И, конечно, существеннее
было здесь не внешнее «засилие» Германии, но духовное ее влияние, для которого определяющим стало своеобразное преломление христианства через призму германского
духа.
Возможно ли? не раскалывается ли этим наш
дух? не обрекается ли на безысходную хилость, раздвоенность, гамлетизм? не
есть ли это просто нерешительность, стояние на перепутье?
Ну что же: девка родила малого, девка родила малого, только всего, что же особенного?» И он искал еще новых кощунственных слов, тяжело
было присутствовать при этих судорогах
духа» (Булгаков С. Н. Автобиографические заметки.
Но в этом смысле в психологизме могут считаться повинны решительно все деятельности
духа: разве познание не
есть также факт душевной жизни, разве мораль не имеет своей психологии (более придирчивые критики и рассматривают мораль лишь как психологический факт)?
Вера
есть функция не какой-либо отдельной стороны
духа, но всей человеческой личности в ее цельности, в нераздельной целокупности всех сил
духа.
Однако если вера может родиться только у ищущих ее (и притом тоже не всегда: для современного
духа именно характерна утрата способности находить веру, но не искать ее, ибо исканиями полна наша эпоха), то не значит ли это и впрямь, что вера
есть психологизм и субъективизм?
— «Логика…
есть истина, какова она без покровов, в себе и для себя самой… изображение бога, каков он в своей вечной сущности до сотворения природы и какого бы то ни
было конечного
духа» (Гегель.
Т. 1. С. 103).], если диалектика
есть достаточно надежный мост, ведущий человека к свышечеловеческому бытию, к абсолютному
духу, то очевидно, что мир и
есть этот же самый
дух, находящийся на соответственных ступенях своего диалектического саморазвития.
Отсюда известное воззрение Гегеля, выраженное им уже в «Феноменологии
духа», что философия выше религии, ибо для нее в совершенной и адекватной форме логического мышления ведомы тайны Бога и мира, точнее, она и
есть самосознание Бога.
Религия, связь человека с божеством, имеет для него значение не связи двух миров, но выражает лишь определенную стадию развития
духа [Сродным интеллектуализмом
был заражен уже Фихте, и притом не только в ранний период («спора об атеизме»), но и в поздний, эпохи «Anweisung zum seligen Leben» 1806 года.
Теория Шлейермахера, выражаясь современным философским языком,
есть воинствующий психологизм, ибо «чувство» утверждается здесь в его субъективно-психологическом значении, как сторона
духа, по настойчиво повторяемому определению Шлейермахера (см. ниже), а вместе с тем здесь все время говорится о постижении Бога чувством, другими словами, ему приписывается значение гносеологическое, т. е. религиозной интуиции [Только эта двойственность и неясность учения Шлейермахера могла подать повод Франку истолковать «чувство» как религиозную интуицию, а не «сторону» психики (предисл. XXIX–XXX) и тем онтологизировать психологизмы Шлейермахера, а представителя субъективизма и имманентизма изобразить пик глашатая «религиозного реализма» (V).], а именно это-то смещение гносеологического и психологического и определяется теперь как психологизм.
Если справедливо сравнение чувства в религии с музыкой, то ведь музыка не
есть высший род искусства и вообще деятельности
духа, ибо оно бессловесно, бессмысленно, алогично.
Но само собою разумеется, антилогизм
есть логическая утопия, нечто невозможное для человеческого
духа, просвещенного светом логоса, неосуществимое для мышления задание: рассуждать так, как будто бы Бога, опознанного «практическим разумом», совсем не существовало для теоретического.
Вера
есть,
быть может, наиболее мужественная сила
духа, собирающая в одном узле все душевные энергии: ни наука, ни искусство не обладают той силой духовного напряжения, какая может
быть свойственна религиозной вере.
Католики отнюдь не неправы в том, что не считают остановившимся догматическое развитие из-за внешнего раскола церквей, — иначе ведь надо
было бы признать, что очень легко человеческими дрязгами и ссорами преградить путь действия
Духа Святого на Церковь.
Таково гносеологическое значение мифа: параллельно с дискурсивным мышлением и наукотворчеством, рядом с художественным творчеством стоит религиозное мифотворчество как особая, самозаконная область человеческого
духа; миф
есть орудие религиозного ведения.
И эта мыслимость всего сущего, нисколько не противоречащая его недомыслимости,
есть имманентная норма жизни
духа, и ее не могут нарушить даже и те, кто на словах ее отвергают, ибо и агностицизм всегда
есть уже некоторый догматизм, некоторое положительное догматическое учение о Боге, хотя бы и минимального содержания.
Философская идея Бога (какова бы она ни
была)
есть во всяком случае вывод, порождение системы и esprit de Systeme [
Дух системы (фр.)], существует лишь как момент системы, ее часть.
Как занятие вечной истиной, существующей an und für sich [В себе и для себя (нем.).], именно как занятие мыслящего
духа, а не произвола или особого интереса к этому предмету, она
есть та же самая деятельность, как и религия…
Далее абсолютное обнаруживается в своей деятельности, в своих продуктах; и это
есть путь абсолютного стать для себя самого
духом.
Различие между «положительной» религией и философией принципиально стирается в глазах Гегеля потому, что «не могут существовать два разума и два
духа, не может существовать божественный разум и человеческий, божественный
дух и человеческий, которые
были бы совершенно различны между собою.
Религия
есть порождение божественного
духа, не изобретение человека, но дело божественного воздействия и влияния на него.
Выражение, что Бог правит миром как разум,
было бы неразумно, если бы мы не принимали, что оно относится и к религии и что божественный
дух действует в определении и образовании последней…
Чем более человек заставляет в разумном мышлении действовать за себя самое дело, отказывается от своей обособленности, относится к себе как к всеобщему сознанию, его разум не ищет своего в смысле особного, и тем менее может он впасть в это противоречие, ибо он, разум, и
есть самое дело,
дух, божественный
дух» (17) [Ср. там же.
Если в разуме мы имеем непосредственно Бога, то «разум
есть то место в
духе, где Бог открывается человеку» (24) [Ср. там же.
С. 324.], «представление мое
есть образ, как он возвышен уже до формы всеобщности мысли, так что удерживается лишь одно основное определение, составляющее сущность предмета и предносящееся представляющему
духу» (84) [Ср. там же.
«Таким образом, религия
есть отношение
духа к абсолютному
духу.
Это
есть не только отношение
духа к абсолютному
духу, но сам абсолютный
дух относит себя к тому, что мы положили на другой стороне как различие; и выше религии
есть, стало
быть, идея
духа, который относится к самому себе,
есть самосознание абсолютного
духа…
Религия
есть знание абсолютного
духа о себе чрез посредство конечного
духа [Недаром Гегель сочувственно цитирует своего мистического предшественника в имманентизме Мейстера Эккегарта: «Das Auge, mit dem mich Gott sieht, ist das Auge, mit dem ich ihn sehe, mein Auge und sein Auge ist eins.
Вообще «философия» в отвлеченном, а потому и притязающем на абсолютность понимания — рационалистический имманешизм в отрыве от цельности религиозного
духа,
есть специфически германское порождение, корни свои имеющее в протестантизме.
Ведь религиозная вера и мифотворчество не может же
быть упразднено в своей области какой-либо философемой, и религия существует с большим достоинством вне всякой философии, нежели с несвободной, а потому и неискренней философией, которая как будто хочет показать своей «апологетикой», что сама религия нуждается в апологии, задача апологетики, возомнившей себя религиозной философией,
есть поэтому вообще ложная задача, одинаково недостойная и религии, и философии, ибо в ней соединяется отсутствие религиозной веры и свободного философского
духа.
Духа на апостолов (Деян.2:2-Л).] и залитая ее сиянием,
есть золотое время детства, которое не повторится в истории.
Тогда он представится в надлежащем свете, именно как особое проявление религиозной жизни, хотя сухое и рассудочное, как напряженная мысль о религии, связанная с ее изучением, а ведь и мысль, и научное постижение
есть тоже жизнь, совершается не вне человеческого
духа.
Божество по благодати открывается человеку в меру способности отдельного
духа, но сама «пресущественная беспредельность лежит выше сущности (трансцендентна ей); выше умов превышающее ум единство; недоступно всякому рассуждению единое, превосходящее рассуждение; неизреченное для всякого слова благо превыше слова; единство, единящее всякое единство, и пресущественная сущность, и ум, недоступный уму, и слово неизрекаемое, бессловность, безразумность и безымянность, не соответствующая ничему из сущего; виновное в бытии всего, само не
будучи сущим, как трансцендентное всякой сущности» (ib.).
Рассуждая же в восходящем направлении (ανιόντες), скажем, что она не
есть душа, или ум, не имеет ни фантазии, ни представления, ни слова, ни разумения; не высказывается и не мыслится; не
есть число, или строй, или величина, или малость, или равенство, или неравенство, или сходство, или несходство; она не стоит и не движется, не покоится и не имеет силы, не
есть сила или свет; не живет и не
есть жизнь; не сущность, не вечность и не время; не может
быть доступна мышлению; не ведение, не истина; не царство и не мудрость; не единое, не единство (ένότης), не божество, не благость, не
дух, как мы понимаем; не отцовство, не сыновство, вообще ничто из ведомого нам или другим сущего, не
есть что-либо из не сущего или сущего, и сущее не знает ее как такового (ουδέ τα οντά γινώσκει αυτόν ή αΰθή εστίν), и она не знает сущего как такового; и она не имеет слова (ουδέ λόγος αυτής εστίν), ни имени, ни знания; ни тьма, ни свет; ни заблуждение, ни истина; вообще не
есть ни утверждение (θέσις), ни отрицание (αφαίρεσις); делая относительно нее положительные и отрицательные высказывания (των μετ αύτη'ν θέσεις καί οίραιρε'σεις ποιούντες), мы не полагаем и не отрицаем ее самой; ибо совершенная единая причина выше всякого положения, и начало, превосходящее совершенно отрешенное от всего (абсолютное) и для всего недоступное, остается превыше всякого отрицания» (καί υπέρ πασαν αφαίρεσιν ή υπεροχή των πάντων απλώς οίπολελυμένου και έιε' κείνα των όλων) (de mystica theologia, cap.
Но что же
есть это неведение
Духа? не
есть ли это мудрое неведение (docta ignorantia)?
Но так как имя Божие
есть сам Бог, то никто не знает Бога, кроме того самого
духа, который и
есть само величайшее и это величайшее Имя…
«Но как же я должен любить Его?» Ты должен Его любить, насколько Он
есть не-Бог, не-дух, не-лицо, не оформленное, но одно чистое, светлое единство, далекое от всякой двойственности.
Как Бог для
духа есть ничто, так и этот первообраз: по существу своему и он
есть Бог…
И Единство зовется поэтому Ничто, ибо
дух не может найти временного образа того, что он
есть; но
дух хорошо чувствует, что он поддерживается другим, чем он сам; потому то, что его поддерживает, собственно
есть скорее нечто, чем ничто; но для
духа оно, конечно,
есть ничто по образу своего бытия» (I, 161–162).
Это
есть то ничто, о котором говорит св. Дионисий, что Бог не
есть все то, что можно назвать, понять или охватить:
дух при этом совершенно оставляется. И если бы Бог захотел при этом его совершенно уничтожить, и если бы он мог при этом вполне уничтожиться, он сделал бы это из любви к ничто и потому, что он слился с ним, ибо он не знает ничего, не любит ничего, не вкушает ничего, кроме единого» [Vom eignen Nichts, Tauler's Predigten. Bd. I, 211.].
Духом, потому остается навеки истинным: кто ищет Бога не у Бога, с Богом и в Боге, тот
будет искать на всех путях и ничего не найдет» [Sebastian Franck. Paradoxa, hsg, v. H. Ziegler (Diederichs).
Бог постижим только в силу и меру своего откровения о Себе: «Видел
дух мой с радостным ужасом, что вне пределов сего вечного округа (шара Вечности) ничего не
было, как только бесконечное непостижимое Божество, без цели и пределов, и что вне сего шара Вечности ничего не можно
было о самом Боге ни видеть, ни познавать, кроме только отрицательного познания, то
есть что Он не
есть» (гл. V, § 6).
То, что устанавливает личность в человеке,
есть именно его конечность, т. ё. недуховное в нем, его материальный организм, в противоположность которому
дух должен осуществлять и утверждать свою самостоятельность, чтобы через это
быть причастным высшему определению личности…
Для абсолютного же
духа, напротив, духовность
есть его собственное естество, у него не имеется напряженности между природой и
духом, в снятии и примирении которой состоит существо личности, потому он ничего не может получить от предиката личности» (A. Drews. Die Religion als Selbstbewusstsein Gottes, 326–328).
История мысли подчеркнула, однако, скорее второе понимание — в
духе эманативного монизма (так преломилось это учение, напр., у Я. Беме;
быть может, в нем же следует искать прототип учения Спинозы об единой субстанции, существующей во многих модусах и атрибутах).
Духу иудейского трансцендентного монотеизма
было бы ближе, конечно, первое истолкование, оно же более приближает Каббалу и к христианству, к которому идет она самыми существенными своими учениями и устремлениями (как это не раз
было отмечено исследователями Каббалы, напр.
Если мир. возникает только в процессе удаления из абсолютного, его убыли, и лишь в этой убыли и состоит его собственная природа, то, очевидно, миротворящее начало
есть прогрессивно возрастающий минус абсолютного, или погружение его во зло: отсюда получается неизбежный антикосмизм, и самого Плотина лишь эллинский
дух да непоследовательность спасали от сатанинского вывода, формулированного Мефистофелем...
«В этом переживании
дух не остается более тварью, ибо он сам
есть уже «божество», он
есть одно существо, одна субстанция с божеством, и
есть вместе с тем и свое собственное и всех тварей блаженство» (I, 202).
Дух «должен
быть мертв и погребен в Божество, а Божество живет уже не для кого другого, как для самого себя» (II, 207), и проповедник призывает испытать «Diesen göttlichen Tod» [Эту божественную смерть (нем.).] (ib.).