Неточные совпадения
Для этого
дух человеческий должен облечься в латы, должен
быть рыцарски вооружен.
То, что совершалось в недрах русского
духа, перестанет уже
быть провинциальным, отдельным и замкнутым, станет мировым и общечеловеческим, не восточным только, но и западным.
Анархизм — явление русского
духа, он по-разному
был присущ и нашим крайним левым, и нашим крайним правым.
Наше народничество — явление характерно-русское, незнакомое Западной Европе, —
есть явление безгосударственного
духа.
Наши левые и революционные направления не так уже глубоко отличаются в своем отношении к государству от направлений правых и славянофильских, — в них
есть значительная доза славянофильского и аскетического
духа.
И как ни поверхностны, как ни банальны
были космополитические доктрины интеллигенции, в них все-таки хоть искаженно, но отражался сверхнациональный, всечеловеческий
дух русского народа.
Человек иного, не интеллигентского
духа — национальный гений Лев Толстой —
был поистине русским в своей религиозной жажде преодолеть всякую национальную ограниченность, всякую тяжесть национальной плоти.
И Катков, идеолог национализма,
был западником, никогда не
был выразителем русского народного
духа.
Тот же Достоевский, который проповедовал всечеловека и призывал к вселенскому
духу, проповедовал и самый изуверский национализм, травил поляков и евреев, отрицал за Западом всякие права
быть христианским миром.
Россия, по
духу своему призванная
быть освободительницей народов, слишком часто бывала угнетательницей, и потому она вызывает к себе вражду и подозрительность, которые мы теперь должны еще победить.
Русский народ не дерзает даже думать, что святым можно подражать, что святость
есть внутренний путь
духа, — это
было бы слишком мужественно-дерзновенно.
В этом
есть огромная примесь религиозного натурализма, предшествующего христианской религии
духа, религии личности и свободы.
Утверждение свободы
духа, как чего-то характерно-русского, всегда
было существенной особенностью славянофильства.
В русском народе поистине
есть свобода
духа, которая дается лишь тому, кто не слишком поглощен жаждой земной прибыли и земного благоустройства.
То же
есть и в русском сектантстве, в мистической народной жажде, в этом исступленном желании, чтобы «накатил
Дух».
Но необходимо понять, что исконный русский коллективизм
есть лишь преходящее явление первоначальной стадии натуральной эволюции, а не вечное явление
духа.
Война мира славянского и мира германского не
есть только столкновение вооруженных сил на полях битвы; она глубже, это — духовная война, борьба за господство разного
духа в мире, столкновение и переплетение восточного и западного христианского мира.
И истинным возрождением России может
быть лишь радикальное освобождение от всякого плена, от всякой подавленности и порабощенности внешнему, внеположному, инородному, т. е. раскрытие в себе внутренней мужественности, внутреннего света,
духа царственного и творящего.
Христианство
есть окончательное утверждение единства человечества,
духа всечеловечности и всемирности.
В России давно уже нарождалось пророческое чувствование того, что настанет час истории, когда она
будет призвана для великих откровений
духа, когда центр мировой духовной жизни
будет в ней.
Но много
было фальши и лжи, много рабства у материального быта, много «возвышающих обманов» и идеализаций, задерживающих жизнь
духа.
Для русского мессианизма нужен мужественный
дух, без него опять и опять
будет провал в эту пленительную и затягивающую первородную стихию русской земли, которая ждет своего просветления и оформления.
И в западничестве
был партикуляризм и провинциализм, не
было вселенского
духа.
Религия священства — охранения того, что
есть, сталкивается в
духе России с религией пророчества — взыскания грядущей правды.
Апокалиптическая настроенность глубоко отличает русскую мистику от мистики германской, которая
есть лишь погружение в глубину
духа и которая никогда не
была устремлением к Божьему граду, к концу, к преображению мира.
Добыть себе относительную общественную свободу русским трудно не потому только, что в русской природе
есть пассивность и подавленность, но и потому, что русский
дух жаждет абсолютной Божественной свободы.
Русский
дух был окутан плотным покровом национальной материи, он тонул в теплой и влажной плоти.
Но плоть и кровь не наследуют вечности, и вечной может
быть лишь Россия
духа.
Россия
духа может
быть раскрыта лишь путем мужественной жертвы жизнью в животной теплоте коллективной родовой плоти.
И тогда возрождение России к новой жизни может
быть связано лишь с мужественными, активными и творящими путями
духа, с раскрытием Христа внутри человека и народа, а не с натуралистической родовой стихией, вечно влекущей и порабощающей.
Русское национальное самосознание должно полностью вместить в себя эту антиномию: русский народ по
духу своему и по призванию своему сверхгосударственный и сверхнациональный народ, по идее своей не любящий «мира» и того, что в «мире», но ему дано могущественнейшее национальное государство для того, чтобы жертва его и отречение
были вольными,
были от силы, а не от бессилия.
Раскрытие мужественного
духа в России не может
быть прививкой к ней серединной западной культуры.
В государственности Розанова, которая для него самого является неожиданностью, ибо в нем самом всего менее
было государственности и гражданственности, — он всегда
был певцом частного быта, семейного родового уклада, — чувствуется приспособление к
духу времени, бабья неспособность противостоять потоку впечатлений нынешнего дня.
Противление Розанова христианству может
быть сопоставлено лишь с противлением Ницше, но с той разницей, что в глубине своего
духа Ницше ближе ко Христу, чем Розанов, даже в том случае, когда он берет под свою защиту православие.
Смысл этот может
быть лишь в выковывании мужественного, активного
духа в русском народе, в выходе из женственной пассивности.
Мистике народной стихии должна
быть противопоставлена мистика
духа, проходящего через культуру.
Мистика должна войти в глубь
духа, как то и
было у всех великих мистиков.
Подлинно
есть в русском
духе устремленность к крайнему и предельному.
Некоторые славянофильствующие и в наши горестные дни думают, что если мы, русские, станем активными в отношении к государству и культуре, овладевающими и упорядочивающими, если начнем из глубины своего
духа создавать новую, свободную общественность и необходимые нам материальные орудия, если вступим на путь технического развития, то во всем
будем подобными немцам и потеряем нашу самобытность.
В России никогда не
было творческой избыточности, никогда не
было ничего ренессансного, ничего от
духа Возрождения.
Наша консервативная мысль
была еще родовой мыслью, в ней не
было самосознания личного
духа.
Но сама русская душевность не
была подчинена духовности, не прошла через
дух.
Жизнь идей
есть обнаружение жизни
духа.
Но мысль по природе своей динамична, она
есть вечное движение
духа, перед ней стоят вечно новые задачи, раскрываются вечно новые меры, она должна давать вечно творческие решения.
Но в глубине русского народа
есть живой
дух, скрыты великие возможности.
В отвлеченном, от всякой конкретной множественности освобожденном гуманизме нет
духа бытия,
есть пустота.
Другого исторического пути нет, другой путь
есть отвлеченность, пустота или чисто индивидуальный уход в глубь
духа, в мир иной.
Апокалиптическая настроенность совершенно чужда германскому
духу, ее не
было и в старой германской мистике.
Национальный организм, всегда представляющий собой бытие партикуляристическое, а не универсальное, не вмещает в себе вселенского, всечеловеческого
духа, но имеет претензию
быть всем и все поглощать.
Национализм может
быть чистым западничеством, евреизацией России, явлением партикуляристическим по своему
духу, не вмещающим никакой великой идеи о России, неведующим России, как некоего великого Востока.