Неточные совпадения
Платон не систематичен, но тематичен и диалектичен, отсюда проистекает и фрагментарность его философствования, ибо каждый его
диалог, при всем своем художественном совершенстве и музыкальной форме, для системы философии
есть только фрагмент, этюд, статья, не более, без потребности в закруглении, в сведении концов с концами в единой целостной системе, к которой у Платона не намечается даже попытки и вкуса.
«Тимей»
есть единственный
диалог Платона, где мир рассматирвается как творение благого, «не ведающего зависти» Творца.
«Знаменитый символ пещеры у Платона, — пишет А. А. Тахо-Годи в комментарии к этому месту
диалога, — дает читателю образное понятие о мире высших идей и мире чувственно воспринимаемых вещей, которые
суть не что иное, как тени идей, их слабые копии и подобия» (там же.
Правда, эта последняя ступень, установляющая иерархическое соотношение Творца, Софии и мира, далеко не достаточно проявлена в ранних и средних
диалогах Платона, где может скорее получиться такое впечатление, что мир идей, София, и
есть самое высшее начало мира, почти сливается с Божеством.
Поэтому человек и достоин носить в себе священное пламя Эроса,
есть сын Пороса и Пении [О рождении Эроса (Эрота) от Пороса и Пении (богатства и скудости) Платон рассказывает в
диалоге «Пир» (203–204 а).].
Все для него сводилось к тому, как разыгран
был диалог, сколько в тоне и дикции актер или актриса вложили понимания, правды, благозвучия.
Неточные совпадения
Бывало, покуда поправляет Карл Иваныч лист с диктовкой, выглянешь в ту сторону, видишь черную головку матушки, чью-нибудь спину и смутно слышишь оттуда говор и смех; так сделается досадно, что нельзя там
быть, и думаешь: «Когда же я
буду большой, перестану учиться и всегда
буду сидеть не за
диалогами, а с теми, кого я люблю?» Досада перейдет в грусть, и, бог знает отчего и о чем, так задумаешься, что и не слышишь, как Карл Иваныч сердится за ошибки.
Это
было заметно по его сдвинутым бровям и по тому, как он швырнул свой сюртук в комод, и как сердито подпоясался, и как сильно черкнул ногтем по книге
диалогов, чтобы означить то место, до которого мы должны
были вытвердить.
Долго бессмысленно смотрел я в книгу
диалогов, но от слез, набиравшихся мне в глаза при мысли о предстоящей разлуке, не мог читать; когда же пришло время говорить их Карлу Иванычу, который, зажмурившись, слушал меня (это
был дурной признак), именно на том месте, где один говорит: «Wo kommen Sie her?», [Откуда вы идете? (нем.)] а другой отвечает: «Ich komme vom Kaffe-Hause», [Я иду из кофейни (нем.).] — я не мог более удерживать слез и от рыданий не мог произнести: «Haben Sie die Zeitung nicht gelesen?» [Вы не читали газеты? (нем.)]
Кутузов промычал что-то, а Клим бесшумно спустился вниз и снова зашагал вверх по лестнице, но уже торопливо и твердо. А когда он вошел на площадку — на ней никого не
было. Он очень возжелал немедленно рассказать брату этот
диалог, но, подумав, решил, что это преждевременно: роман обещает
быть интересным, герои его все такие плотные, тельные. Их телесная плотность особенно возбуждала любопытство Клима. Кутузов и брат, вероятно, поссорятся, и это
будет полезно для брата, слишком подчиненного Кутузову.
«Моя жизнь — монолог, а думаю я
диалогом, всегда кому-то что-то доказываю. Как будто внутри меня живет кто-то чужой, враждебный, он следит за каждой мыслью моей, и я боюсь его. Существуют ли люди, умеющие думать без слов? Может
быть, музыканты… Устал я. Чрезмерно развитая наблюдательность обременительна. Механически поглощаешь слишком много пошлого, бессмысленного».