Неточные совпадения
«Для эпох неудержимого упадка определенной религии характерно, что исполнения религиозного
искусства процветают здесь как никогда при иных обстоятельствах, между тем как творческая способность к созданию религиозных произведений подлинного величия и настоящей глубины угасает вместе с неомрачимым доверием и непоколебимой
силой веры.
Вера есть, быть может, наиболее мужественная
сила духа, собирающая в одном узле все душевные энергии: ни наука, ни
искусство не обладают той
силой духовного напряжения, какая может быть свойственна религиозной вере.
Разумеется,
искусство глубиннее науки и поэтому стоит ближе к религии, но для нашей аналогии это различие не имеет значения.]. которым до известной степени и является наука о религии (и именно в
силу этого она может становиться и нечестием, если отступает от своего прямого пути из-за враждебности к религии).
Врач Эриксимах говорит об Эросе: «На основании медицины, нашего
искусства, думается мне, можно видеть, что Эрос имеет власть не только над душами людей,
силою красоты, но
силою многого другого и над прочим, как над телами всех животных, так и над произрастающим из земли, словом сказать, над всем существующим (εν πασι τοις ού'σι), что бог этот велик и дивен и имеет влияние над всем (επί παν τείνει) в делах, как божеских, так и человеческих» (186 а) [Ср.
Искусство, не как совокупность технически-виртуозных приемов, но как жизнь в красоте, несравненно шире нашего человеческого
искусства, весь мир есть постоянно осуществляемое произведение
искусства, которое в человеке, в
силу его центрального положения в мире, достигает завершенности, ибо лишь в нем, как царе творения, завершается космос.
Для этой таинственной
силы, для этой благодати
искусства имеет сравнительно второстепенное значение, каков его предмет, на чем именно отразилась небесная голубизна.
Всякое истинное произведение
искусства есть в этом смысле некое чудо, и прежде всего для того, кто его совершил, ибо совершил он это не своею
силою, не в психологической ограниченности своей, но исторгаясь из нее в таинственную глубь своего существа.
Он был глубоко изведан Пушкиным, который солнечному своему любимцу, наивному и чистому избраннику муз Моцарту, влагает слова растерянности пред лицом неземной
силы и земного бессилия
искусства.
Когда бы все так чувствовали
силу Гармонии! Но нет: тогда б не мог И мир существовать; никто б не стал Заботиться о нуждах низкой жизни, Все предались бы вольному
искусству! Нас мало избранных, счастливцев праздных, Пренебрегающих презренной пользой, Единого прекрасного жрецов.
И это имеет
силу, конечно, не о поэзии только, но вообще об
искусстве.
Но, конечно, оставаясь свободным от морали,
искусство силою своего влияния содействует общему росту моральности в человеческой душе.
И когда тоска по жизни в красоте с небывалой
силой пробуждается в душе служителя
искусства, в нем начинается трагический разлад: художнику становится мало его
искусства, — он так много начинает от него требовать, что оно сгорает в этой огненности его духа.
«Красота спасет мир», но этим отнюдь еще не сказано, что это сделает
искусство, — ибо само оно только причастно Красоте, а не обладает ее
силою.
Между
искусством и Красотой обозначается как будто даже антагонизм:
искусство не существует вне граней, помимо их не происходит художественного оформления — in der Beschränkung zeigt sich der Meister [В ограничении проявляется мастер (нем.).], — а между тем Красота есть вселенская
сила, которой принадлежит безмерность.
В великом смирении художник молитвенно призывает пришествие в
силе и славе той Красоты, которую
искусство являет только символически.
Софиургийная тревога, по-видимому, еще усиливает в человеке самосознание этого «всеобщего священства» в
искусстве, непробужденности и неизрасходованности его
сил.
Оно способно пробудить новые, небывалые
силы в
искусстве и творчески его оплодотворить.
В нем с огромной
силой проявилась эта софиургийная тревога, не позволявшая ему удовлетворяться
искусством как таковым, но понуждавшая стремиться за
искусство, искать его преодоления.
Неточные совпадения
— Это, очевидно, местный покровитель
искусств и наук. Там какой-то рыжий человек читал нечто вроде лекции «Об инстинктах познания», кажется? Нет, «О третьем инстинкте», но это именно инстинкт познания. Я — невежда в философии, но — мне понравилось: он доказывал, что познание такая же
сила, как любовь и голод. Я никогда не слышала этого… в такой форме.
Собственность — основа индивидуализма, культура — результат индивидуального творчества, это утверждается всею
силой положительных наук и всей красотой
искусства.
«Газета? Возможно, что Дронов прав — нужна газета. Независимая газета. У нас еще нет демократии, которая понимала бы свое значение как значение класса самостоятельного, как средоточие
сил науки,
искусства, — класса, независимого от насилия капитала и пролетариата».
— Загадочных людей — нет, — их выдумывают писатели для того, чтоб позабавить вас. «Любовь и голод правят миром», и мы все выполняем повеления этих двух основных
сил.
Искусство пытается прикрасить зоологические требования инстинкта пола, наука помогает удовлетворять запросы желудка, вот и — все.
— «Русская интеллигенция не любит богатства». Ух ты! Слыхал? А может, не любит, как лиса виноград? «Она не ценит, прежде всего, богатства духовного, культуры, той идеальной
силы и творческой деятельности человеческого духа, которая влечет его к овладению миром и очеловечению человека, к обогащению своей жизни ценностями науки,
искусства, религии…» Ага, религия? — «и морали». — Ну, конечно, и морали. Для укрощения строптивых. Ах, черти…