Неточные совпадения
Что вы знаете или мните о
природе вещей, лежит далеко в стороне от области религии: воспринимать в нашу жизнь и вдохновляться в этих воздействиях (вселенной) и в том, что они пробуждают в нас, всем единичным не обособленно, а в связи с целым, всем ограниченным не в его противоположности иному, а как символом бесконечного — вот что есть религия; а что
хочет выйти за эти пределы и, напр., глубже проникнуть в
природу и субстанцию вещей, есть уже не религия, а некоторым образом стремится быть наукой…
Будучи прагматичной, наука психологична в своем естестве, вся она есть, огромный психологизм,
хотя и имеющий основу в объективной сущности вещей [Ср. характеристику науки в главе о «хозяйственной
природе науки» в моей «Философии хозяйства».].
Хотя он и считается гораздо выше телесной
природы, однако, стремясь к бестелесному и углубляясь в созерцание его, он едва равняется какой-либо искре или свече, — и это до тех пор, пока он заключен в узы плоти и крови и, вследствие участия в такой материи, остается относительно неподвижным и тупым.
Действительно,
природу его не может созерцать и постигать сила человеческого ума,
хотя бы это был чистейший и светлейший ум» [Ориген.
Хотя Бог есть и называется
природой всего сущего, ибо все Ему причастно и существует в силу этой причастности, но не причастности (μεθέξει) к Его
природе, а к Его энергиям.
И даже «первейший открыватель и самый всеобщий носитель свойств беспредикатного Эн, Метатрон, первородный сын божий, стоящий во главе всех других Зефиротов и управляющий ими» (69), которому усвояются все предикаты Иеговы, «имя которого есть как имя Божие», «несмотря на всю возвышенность свою над другими Зефиротами, отнюдь не имеет божественной
природы; он есть тварь в ряду других тварей,
хотя бы первейшая и более чистая… он называется ангелом и причисляется к Зефиротам, называется слугою Иеговы,
хотя и старейшим; точно так же Метатрон носит название Адама Кадмона83, первого небесного человека, в том смысле, что он есть первое и совершеннейшее творение Божие, по образу которого создан и Адам, — поэтому Метатрону часто усвояется эпитет creatus»84 (71).
§ 27. Если ты
хочешь знать, где обитает Бог, устрани тварь и
природу, тогда Бог есть все… Если же ты скажешь: я не могу устранить от себя тварь и
природу, ибо, если бы это произошло, я обратился бы в ничто, поэтому я должен представлять себе Божество обратно, то слушай: Бог сказал Моисею: ты не должен делать подобия Божия…»
Поэтому у Беме, строго говоря, отсутствует идея творения и тварности, и
хотя у него и постоянно встречается выражение «тварь и тварность» (Creatur und Creatürlichkeit), но это понятие вовсе не имеет принципиального метафизического и онтологического смысла, а означает только определенную ступень в раскрытии
природы Бога (как есть это понятие и в системе Плотина, отрицающей тем не менее идею творения).
Соответственно мировоззрению Беме правильнее говорить о рождении, а не о сотворении
природы Богом: «Из воли, которою Божество заключает себя в троичность, от вечности рождается и основа
природы, ибо здесь нет повеления (Fürsatz), но рождение; вечное рождение и есть повеление, именно Бог
хочет рождать Бога и открываться через
природу» [IV, 501, § 42.].
Хотеть себя в собственной самости, замыкать себя в своей тварности как в абсолютном — значит
хотеть подполья и утверждаться на нем [Двойственная и противоречивая
природа тварности, сотканная из божественности и ничтожества, не допускает имманентного обожествления человека, которое составляет отличительную черту антропологии Н. А. Бердяева с ее своеобразным мистическим фейербахианством (см. талантливую и интересную его книгу: «Смысл творчества.
Он чтит
природу твари, которая есть ничто, больше собственной мощи, ибо
хочет Себя в творении, в нем, — в другом, желая иметь друга, независимого по отношению к Себе,
хотя и всецело Ему обязанного бытием.
Хотя София сверхвременна по положению своему, но не трансцендентна времени по
природе.
Для того, кто
хочет в ней видеть лишь Афродиту Пандемос-Простонародную, тот такою ее и имеет, ибо таков он сам [Так бесы извратили в себе ангельскую свою
природу — это очень ясно показано в «Божественной и истинной философии» Пордеджа.].
В этом реальном единстве и идейной обоснованности всего существующего заключается источник значимости общих понятий, причем их ценность прагматически оправдывается, оказываясь в некотором,
хотя бы только косвенном соотношении с действительностью: логика оказывается технична, а техника логична, в чем и заключается основа возможности науки и ее технического приложения, иначе говоря, хозяйственная
природа науки.
Как растение, все
хочет зацвести, чтобы в цветении своем ощутить, познать свое софийное бытие, — и не содержит ли краса цветов некоей живой символики софийности
природы, и не есть ли плодоносящая их сила ее самосвидетельство?
Не значит ли это, что в зачатии и рождестве Богородицы действовала,
хотя и вспомоществуемая, но не вытесняемая благодатию
природа, и она способна была возвыситься в Богородице до той чистоты и святости, которую неизменно славит Церковь словами Архангела: «радуйся, Благодатная, Господь с тобою, благословенна ты между женами» (Лк. 1:28).
Поэтому появление Богоматери, а следовательно, и боговоплощение возможно было только в «полноту времен», когда совершился естественный,
хотя и вспомоществуемый благодатию, процесс внутреннего возрождения и оздоровления
природы, центром коего и является Пресв.
Люди «одни из тварей, кроме способности к разуму и слову, имеют еще чувственность (το αισθητικό ν), которая, будучи по
природе соединена с умом, изобретает многоразличное множество искусств, умений и знаний: занятие земледелием, строение домов и творчество из не-сущего (προάγειν ёк μη οντων),
хотя и не из совершенно не сущего (μη ёк μηδαμώς όντων) — ибо это принадлежит лишь Богу — свойственно одному лишь человеку…
Федоров же берет теперешнее состояние жизни, как вообще единственно возможное, и
хочет лишь расширения магической мощи человека чрез «регуляцию
природы», направленную к целям «общего дела», т. е. воскрешения.
Это зависит, конечно, и от того, что Маркс,
хотя и признанный отец «экономического материализма», совершенно не задавался основным для экономизма вопросом о
природе хозяйства: он мыслил его лишь в категориях технически-вещных или меркантильно-бухгалтерских, заимствованных из политической экономии.
Но как через хозяйство просвечивает высшее достоинство того, кто его ведет, так и власть находится в какой-то связи с царственной
природой человека, с присущим ему образом Божиим,
хотя настолько же его выражает, насколько и затемняет.
Поэтому,
хотя природе царской власти и присуща известная теургийность, однако последняя не вытесняла и не замещали собой натурального, «звериного» начала власти.
В самой
природе —
хотя не Бога, а человека и вообще твари — заложена возможность не только блаженства, но и муки, причем индивидуальная неповторяемость человеческой личности простирается и на это: всякий лик бытия имеет не только свою светлую сторону, но и свою особую изнанку или тень.
Неточные совпадения
Любившая раз тебя не может смотреть без некоторого презрения на прочих мужчин, не потому, чтоб ты был лучше их, о нет! но в твоей
природе есть что-то особенное, тебе одному свойственное, что-то гордое и таинственное; в твоем голосе, что бы ты ни говорил, есть власть непобедимая; никто не умеет так постоянно
хотеть быть любимым; ни в ком зло не бывает так привлекательно; ничей взор не обещает столько блаженства; никто не умеет лучше пользоваться своими преимуществами и никто не может быть так истинно несчастлив, как ты, потому что никто столько не старается уверить себя в противном.
Нельзя, однако же, сказать, чтобы
природа героя нашего была так сурова и черства и чувства его были до того притуплены, чтобы он не знал ни жалости, ни сострадания; он чувствовал и то и другое, он бы даже
хотел помочь, но только, чтобы не заключалось это в значительной сумме, чтобы не трогать уже тех денег, которых положено было не трогать; словом, отцовское наставление: береги и копи копейку — пошло впрок.
Опасность, риск, власть
природы, свет далекой страны, чудесная неизвестность, мелькающая любовь, цветущая свиданием и разлукой; увлекательное кипение встреч, лиц, событий; безмерное разнообразие жизни, между тем как высоко в небе то Южный Крест, то Медведица, и все материки — в зорких глазах,
хотя твоя каюта полна непокидающей родины с ее книгами, картинами, письмами и сухими цветами, обвитыми шелковистым локоном в замшевой ладанке на твердой груди.
— Эх, брат, да ведь
природу поправляют и направляют, а без этого пришлось бы потонуть в предрассудках. Без этого ни одного бы великого человека не было. Говорят: «долг, совесть», — я ничего не
хочу говорить против долга и совести, — но ведь как мы их понимаем? Стой, я тебе еще задам один вопрос. Слушай!
Он по закону
природы у меня не убежит,
хотя бы даже и было куда убежать.