Неточные совпадения
Религия вне морального ее трактования кажется ему идолопоклонством — Abgötterei [«Идолопоклонство в практическом смысле — это все еще та религия, которая мыслит высшее
существо со свойствами,
по которым и нечто другое, а не моральность сама
по себе может быть подходящим условием для того, чтобы сообразоваться с его волей во всем, что в состоянии делать человек» (там же С. 497).].
Общение с
существами иных миров, если оно действительно возможно и совершается, само
по себе может не только не приближать к Богу, но, напротив, даже угашать и душе религиозную веру.
Правда, нравственная воля называется у Канта «практическим разумом», для которого установляется свой особый канон, причем этот «разум» постулирует основные религиозные истины: бытие Бога, свободу воли и личное бессмертие, но каким бы именем мы ни называли веру, ее
существо от этого не изменится: ЕСИ произносит только она, постулаты же лишь постулируют, но сами
по себе бессильны утверждать бытие Божие, это составляет, конечно, дело веры.
Как связанная не с субстанциальностью, но модальностью человеческого
существа, как плод первородного греха, нравственность вообще не представляет собой вершины, абсолютной грани, она преодолима, ибо святость, хотя в себя и включает «делание заповедей», но сама находится уже «
по ту сторону добра и зла»; также и дети, состояние которых,
по слову Спасителя, является живой нормой Царствия Божия [«Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18:3).], свободны от уз нравственности.
Христианину надлежит верить, что в языческом мире хотя и живо ощущалась потребность в таинстве, ибо она не устранима из религии
по самому ее
существу, и хотя она утолялась по-своему [Об этом см. ниже в отделе III.], но не было таинств истинных, «питающих в жизнь вечную», которые могли явиться лишь в христианстве, после воплощения Бога-Слова, давшего Свою Плоть и Кровь в живот вечный.
Первая совершенно лишена философского эроса и quasi-философскими средствами стремится к достижению вовсе не философской, но религиозно-практической цели, почему она не философична, но полемична и прагматична
по самому своему
существу; догматическое же богословие вовсе не есть философское исследование догматов, даже если оно и пользуется в своем изложении философией, но есть лишь их инвентаризация.
«Бог, — говорит Платон в «Тимее», — пожелавши возможно более уподобить мир прекраснейшему и вполне совершенному среди мыслимых предметов, устроил его как единое видимое живое
существо, содержащее все сродные ему
по природе живые
существа в себе самом «(Платон.
«Как ψιλή άνευ χαρακτήρας δπαρξις, Бог не может быть мыслим ни безусловным благом и любовью, ни абсолютной красотою, ни совершеннейшим разумом;
по своему
существу Бог выше всех этих атрибутов личного бытия, — лучше, чем само благо и любовь, совершеннее, чем сама добродетель, прекраснее, чем сама красота; его нельзя назвать и разумом в собственном смысле, ибо он выше всякой разумной природы (οίμείνων ή λογική φύσις); он не есть даже и монада в строгом смысле, но чище, чем сама монада, и проще, чем сама простота [Legat, ad Cajum Fr. 992, с: «το πρώτον αγαθόν (ό θεός) καί καλόν και εύδαίμονα και μακάριον, ει δη τάληθές ειπείν, το κρεϊττον μεν αγαθού, κάλλιον δε καλού και μακαρίου μεν μακαριώτερον. ευδαιμονίας δε αυτής εΰδαιονέστερον» (Высшее благо — Бог — и прекрасно, и счастливо, и блаженно, если же сказать правду, то оно лучше блага, прекраснее красоты и блаженнее блаженства, счастливее самого счастья). De m. op. Pf. l, 6: «κρείττων (ό θεός) ή αυτό τάγαθόν και αυτό το καλόν, κρείττων τε και ή αρετή, και κρεϊττον ή επιστήμη».
По этим признакам (его самооткровения) он познаваем, и все-таки он (
по своему истинному
существу) непознаваем» (Зогар, de Pauly, III, 128a, Idra rabba).
Определение первого типа
по признаку причинности, конечно, неверно, зато определение второго типа
по признаку тожества выражает самое
существо дела.].
Здесь нет места ни антиномии, с ее логическим перерывом, ни Тайне: беспримесный рационализм — вот обратная сторона того всеведения или «гнозиса», которым мнил себя обладающим,
по одним основаниям, Гегель, а
по другим — Беме, почему он и оказывается столь родственным
по тенденциям современному «теософизму», оккультному или мистическому рационализму [Шеллинг дает такую характеристику «теософизма» Беме: «В третьем виде эмпиризма сверхчувственное сделано предметом действительного опыта благодаря тому, что допускается возможное восхищение человеческого
существа в Бога, а вследствие этого необходимое, безошибочное созерцание, проникающее не только в божественное
существо, но и в сущность творения и во все события в нем…
И эта красота не предстанет, как нечто, находящееся в чем-нибудь другом, хотя бы, напр., в каком-нибудь живом
существе, на земле или на небе, или в каком-нибудь ином предмете, но как нечто такое, что, будучи однородным, существует всегда независимо само
по себе и в себе самом.
Каждое
существо имеет свою идею-норму, оно ищет и творит себя
по определенному, ему одному, его идее свойственному образу, но это потому, что оно в сверхвременной природе своей имеет эту идею как единственное подлинное бытие свое, το όντως öv, как свою неповторяемую и ни с чем не смешиваемую индивидуальность.
Поэтому
по тоносу своему оно эротично, причем всякое творчество
по своему
существу есть самосозидание, самотворчество.
Если же это так, то, очевидно, разумные
существа низошли из высшего состояния в низшее, и притом не только души, заслужившие это нисшествие разнообразием своих движений, но и те
существа, которые были низведены из высшего и невидимого состояния в это низшее и видимое для служения всему миру, хотя и не
по своему желанию: суете во твари повинуся не волею, но за повинувшаго ю на уповании (Рим. 8:20).
Итак, словом καταβολή, по-видимому, указывается низведение всех вообще
существ из высшего состояния в низшее» (версия блаж.
По-видимому, существуют непарные
существа [«Нечетные духи»,
по терминологии А. Н.
Это умножение ипостасей,
по определению Божию, должно совершаться через сочетание полов: в чреслах первой человеческой пары находится начало единой цепи человеческих
существ, связывающей их в одну семью.
Человек не мог быть сразу создан как завершенное
существо, в котором бы образ и подобие, идея и действительность, соответствовали друг другу, потому что тогда он был бы Богом, и не
по благодати и уподоблению, а
по естеству.
Жертвуя своей ипостасью, выходя из себя в любви,
по образу триипостасного Бога, человек находит в себе свое
существо.
Этот замысел мог появиться у такого тварного
существа, которое, принадлежа к тварному миру,
по собственному опыту знало силу небытия, ибо ее актуализировало в себе как зло слепым бунтовщическим актом.
И то, что змей вовлек жену в разговор о Боге, вступил с ней в духовное общение на такой почве, которая всецело составляла достояние их супружеского любовного единомыслия, явилось со стороны жены уже духовной изменой Адаму, как бы духовным любодейством с загадочным
существом,
по плоти принадлежащим к животному царству,
по духу же к какому-то чуждому и недоброму, для нее доселе неведомому миру.
Не упраздняясь в священном и таинственном
существе своем, они изменяются
по состоянию своему: «Умножая умножу скорбь твою в беременности твоей, в болезни будешь рождать детей, и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою» (3:16).
Ибо хотя «князь мира сего» посрамлен, и власть его надломлена, но он еще владеет миром; «ветхий Адам» в недрах своего
существа уже замещен «новым», но он еще живет в нас; смерть, «последний враг», уже побеждена светом Христова Воскресения, но она по-прежнему еще косит жатву жизни; тварь все еще стенает, ожидая своего избавления, и весь мир томится и страждет от смешения и противоборства добра и зла.
Но Мария, хотя и «сердце Церкви», еще не есть сама Церковь, которая в самобытном своем
существе таинственно и прикровенно изображается в Песни Песней [Мистическое понимание Песни Песней,
по которому в ней изображается жизнь Церкви, стало обычным у христианских писателей.
Первое есть принцип равноценности человеческих личностей, равенства
по их духовному
существу, во образе Божьем.
Неточные совпадения
По-видимому, эта женщина представляла собой тип той сладкой русской красавицы, при взгляде на которую человек не загорается страстью, но чувствует, что все его
существо потихоньку тает.
Казалось бы, ничего не могло быть проще того, чтобы ему, хорошей породы, скорее богатому, чем бедному человеку, тридцати двух лет, сделать предложение княжне Щербацкой;
по всем вероятностям, его тотчас признали бы хорошею партией. Но Левин был влюблен, и поэтому ему казалось, что Кити была такое совершенство во всех отношениях, такое
существо превыше всего земного, а он такое земное низменное
существо, что не могло быть и мысли о том, чтобы другие и она сама признали его достойным ее.
Наступило молчание. Она всё чертила мелом
по столу. Глаза ее блестели тихим блеском. Подчиняясь ее настроению, он чувствовал во всем
существе своем всё усиливающееся напряжение счастия.
Я не мог полагать, чтоб это
существо сбежало
по отвесу берега; однако иначе ему некуда было деваться.
Фонари еще не зажигались, кое-где только начинались освещаться окна домов, а в переулках и закоулках происходили сцены и разговоры, неразлучные с этим временем во всех городах, где много солдат, извозчиков, работников и особенного рода
существ, в виде дам в красных шалях и башмаках без чулок, которые, как летучие мыши, шныряют
по перекресткам.