Неточные совпадения
Нельзя не признать, что учение Шлейермахера носит явные черты двойственности, которая позволяет его истолковывать и как философа субъективизма в религии (как и мы
понимаем его здесь вслед за Гегелем) [Бывает, что «я» находит в субъективности и индивидуальности собственного миросозерцания свое наивысшее тщеславие — свою религию», — писал о Ф. Шлейермахере Гегель в «Лекциях по истории
философии» (Гегель. Соч. М.; Л., 1935.
Однако эта противоречивость становится совершенно естественной, если
понять кантовское учение в его надлежащем смысле — не как философему, но как миф или религиозное постижение, ибо в противоречивом с точки зрения спекулятивной
философии определении трансцендентно-имманентного, Ding an sich, именно и выражается самое существо религиозного переживания.
На основании сказанного о
философии и мифологии легко дать общий ответ на вопрос: кто же был Платон и как
понимать его двойственность?
В догматической обусловленности
философии видят угрозу ее свободе потому, что совершенно ложно
понимают, в каком смысле и как даны догматы философу; именно считается, что они навязаны извне, насильственно предписаны кем-то, власть к тому имущим или ее присвоившим.
Только истина освобождает, и разум, постигший свою природу, свой естественный догматизм, становится способен
понять и оценить надлежащим образом и свою свободу Поэтому критический догматизм религиозной
философии есть, точнее может и должен быть самою свободною и самою критической,
философией.
Однако для Бога в Его промышлении о мире всемогущество не существует только как власть, в качестве «отвлеченного начала» [Термин В. С. Соловьева, под которым он
понимает ложные и бесплодные принципы современной ему западной
философии.
Так называемая экзистенциальная философия, новизна которой мне представляется преувеличенной,
понимает философию как познание человеческого существования и познание мира через человеческое существование.
Неточные совпадения
— Я не
понимаю, к чему тут
философия, — сказал Сергей Иванович, как показалось Левину, таким тоном, как будто он не признавал права брата рассуждать о
философии. И эта раздражило Левина.
Возражаю: «Нет организма без функции!» Не уступает: «Есть, и это — вы!» Насмешил он меня, но — я задумался, а потом серьезно взялся за Маркса и
понял, что его
философия истории совершенно устраняет все буржуазные социологии и прочие хитросплетения.
— Клим Иванович, давай, брат, газету издавать! Просто и чисто демократическую, безо всяких эдаких загогулин от
философии, однако — с Марксом, но — без Ленина,
понимаешь, а? Орган интеллигентного пролетариата, —
понимаешь? Будем морды бить направо, налево, а?
— Помилуйте-с, как же-с это-с можно-с, какое занятие-с, Гегелева-с философия-с; ваши статьи-с читал-с, понимать-с нельзя-с, птичий язык-с.
«Я с вами примирился за ваши „Письма об изучении природы“; в них я
понял (насколько человеческому уму можно
понимать) немецкую
философию — зачем же, вместо продолжения серьезного труда, вы пишете сказки?» Я отвечал ему несколькими дружескими строками — тем наши сношения и кончились.