Неточные совпадения
Вне же этики
религия, по Канту,
не имеет и
не должна
иметь особого бытия: независимая от морали религиозность, непосредственное почитание Бога, связанное с положительной
религией, неизменно клеймится Кантом как «Abgötterei, Fetischmachen, Afterdienst» [Идолопоклонство, фетишизм, пережиток (нем.).] и под. (см., напр., в Die Religion innerhalb der blossen Vernunft, Reclam, 193 и passim), и лишь ограничение понимания
религии рамками чистой морали предохраняет, по его мнению, теологию от превращения в «теософию или демонологию», а «
религию — в теургию или идололатрию» (Kritik der Urtheilskraft, Reclam, 358) [Кант И. Соч...
Такое доктринальное предубеждение против самостоятельного трактования сущности
религии и эта догматическая нетерпимость в отношении к
религии, конечно, составляют личную особенность Канта и
не имеют под собой твердой опоры даже в его собственном философствовании.
Для того чтобы поставить трансцендентальную проблему
религии, нужно только
не иметь никакой предубежденности, ни метафизической или спекулятивной, ни догматической, ни эмпирической: нужно смотреть на жизнь открытыми, простыми глазами и уделить всемирно-историческому факту
религии то внимание, которое ему естественно принадлежит, даже хотя бы в силу ее распространенности.
Религия должна
иметь как бы свою особую логику, установлять свою собственную достоверность (как
имеет ее хотя бы чувство прекрасного, орган эстетического восприятия), она должна
иметь око умного видения, проникающего к действительности высшей, куда
не досягает ни умственное, ни физическое око.
Связь же между
религией и другими сторонами жизни духа, которая несомненно существует,
имеет не первообразный, но производный,
не онтологический, но психологический характер.
Кто
не допускает особого религиозного удостоверения и отрицает особый орган религиозного ведения, тот должен в изумлении остановиться пред всемирно-историческим фактом
религии как каким-то повальным, массовым гипнозом и помешательством [Интересно наблюдать, в какие безысходные трудности попадают те из историков «культуры», которые лишены внутреннего понимания
религии, но и
не имеют достаточно прямолинейности, чтобы совершенно отмести, как хлам и предрассудки или «надстройку» на каком-нибудь «базисе», религиозные верование и культ.].
Однако я слышу обычное в таких случаях возражение: возможна и существует атеистическая
религия [Термин Э. Геккеля, употребленный им в его популярной книге «Мировые загадки».], утверждающая своей основой
не Бога, но небытие, ничто, и
религия эта
имеет мировое значение, считает сотни миллионов последователей: это — буддизм.
Религия, связь человека с божеством,
имеет для него значение
не связи двух миров, но выражает лишь определенную стадию развития духа [Сродным интеллектуализмом был заражен уже Фихте, и притом
не только в ранний период («спора об атеизме»), но и в поздний, эпохи «Anweisung zum seligen Leben» 1806 года.
Ибо если они должны
иметь значение, то они принадлежат к познанию, а что принадлежит к последнему, то уже лежит в иной,
не религиозной области жизни» («Речи о
религии», перев. С. Л. Франка, стр.47).
«
Религия не имеет никакого отншения даже и к этому знанию (т. е. такому, в котором «естествознание восходит от законов природы к высочайшему и вселенскому Управителю» и II котором «вы
не познаете природы,
не постигая вместе с тем и Бога»), ее сущность постигается вне участия последнего.
В настоящее время, когда вкус к серьезной и мужественной
религии вообще потерян и капризом субъективности с ее прихотливо сменяющимися настроениями дорожат белее, нежели суровой и требовательной
религией,
не терпящей детского своеволия, религиозный индивидуализм находится в особой чести: те, кто еще снисходят до
религии, чаще всего соглашаются
иметь ее только индивидуально; личное своеволие явным образом смешивается при этом со свободой, которая достигается именно победой над своеволием.
Особую разновидность естественной
религии, или «
религии вообще», составляет так наз. теософическая доктрина, согласно которой все
религии имеют общее содержание, говорят одно и то же, только разным языком, причем надо отличать эзотерическое учение, ведомое лишь посвященным, и экзотерическое, существующее для profanum vulgus [Непосвященная толпа (лат.) — выражение Горация («Оды», II, 1,1)]; различия символики и обряда, обусловливаемые историческими причинами, существуют только во втором, но
не в первом.
Конечно, для философии
религия должна казаться ниже ее, как не-философия, но эта, так сказать, профессиональная оценка ничего
не изменяет в иерархическом положении
религии, которая
имеет дело со всем человеком, а
не с одной только его стороной, и есть жизненное отношение к божественному миру, а
не одно только мышление о нем.
В этом уничижении философии справедливо одно, именно, что о философия
не заменяет
религии, но она
имеет свою самостоятельную задачу, значение которой
не надо преувеличивать, но нельзя и преуменьшать.
Мудра была в этом отношении практика эллинской, а также и иудейской
религии, которые предпочитали совсем
не иметь официального богословия и довольствовались непосредственным вероучением в мифе, культе, священных книгах.
Поэтому наукой о
религии возможно заниматься, при известной методологической тренировке или школе,
не имея внутренне никакой религиозной одаренности, относясь к фактам религиозной истории как коллекционер, собирающий, примерно, бразильских бабочек или редких жуков.
Разумеется, искусство глубиннее науки и поэтому стоит ближе к
религии, но для нашей аналогии это различие
не имеет значения.]. которым до известной степени и является наука о
религии (и именно в силу этого она может становиться и нечестием, если отступает от своего прямого пути из-за враждебности к
религии).
Религия имеет в своих основах опытный, можно сказать, эмпирический характер (конечно, понятие опыта берется здесь в расширенном смысле), а потому
не может быть установлена одной философской «дедукцией» или мистическим «гнозисом».
Поэтому Бог-Творец
не может быть «божеством вообще», которое доступно философии и «естественной
религии», но
имеет конкретные черты — имя и лик.
Грань, отделяющая человека от животного,
не безусловна, но относительна и постоянно передвигается, — эта интуиция египетской
религии имеет внутреннюю убедительность, и есть такое же ее обретение, каким было в
религии эллинства узрение нетленной красоты человека.
И если мы
не можем отрицать положительного религиозного содержания в язычестве, то еще меньше мы
имеем к тому основания относительно великих мировых
религий, по-своему взыскующих Бога и духовно согревающих свою паству.
Восстановление прежнего положения для искусства потому
не может явиться желанным для современности, что отношения между
религией и искусством, потребностями культа и внутренними стремлениями творчества тогда
имели все-таки несвободный характер, хотя это и
не сознавалось.
Неточные совпадения
― Вы говорите ― нравственное воспитание. Нельзя себе представить, как это трудно! Только что вы побороли одну сторону, другие вырастают, и опять борьба. Если
не иметь опоры в
религии, ― помните, мы с вами говорили, ― то никакой отец одними своими силами без этой помощи
не мог бы воспитывать.
Хотя Алексей Александрович и знал, что он
не может
иметь на жену нравственного влияния, что из всей этой попытки исправления ничего
не выйдет, кроме лжи; хотя, переживая эти тяжелые минуты, он и
не подумал ни разу о том, чтоб искать руководства в
религии, теперь, когда его решение совпадало с требованиями, как ему казалось,
религии, эта религиозная санкция его решения давала ему полное удовлетворение и отчасти успокоение.
В других домах рассказывалось это несколько иначе: что у Чичикова нет вовсе никакой жены, но что он, как человек тонкий и действующий наверняка, предпринял, с тем чтобы получить руку дочери, начать дело с матери и
имел с нею сердечную тайную связь, и что потом сделал декларацию насчет руки дочери; но мать, испугавшись, чтобы
не совершилось преступление, противное
религии, и чувствуя в душе угрызение совести, отказала наотрез, и что вот потому Чичиков решился на похищение.
— Осталось неизвестно, кто убил госпожу Зотову? Плохо работает ваша полиция. Наш Скотланд-ярд узнал бы, о да! Замечательная была русская женщина, — одобрил он. — Несколько… как это говорится? — обре-ме-не-на знаниями, которые
не имеют практического значения, но все-таки обладала сильным практическим умом. Это я замечаю у многих: русские как будто стыдятся практики и прячут ее, орнаментируют
религией, философией, этикой…
Либерализм составляет последнюю
религию, но его церковь
не другого мира, а этого, его теодицея — политическое учение; он стоит на земле и
не имеет мистических примирений, ему надобно мириться в самом деле.