Неточные совпадения
Рассуждающие таким образом, под предлогом мистики, совершенно устраняют
веру ради религиозно-эмпирической очевидности; при этом своеобразном
мистическом позитивизме (который, впрочем, чаще всего оказывается, кроме того, и иллюзионизмом) совершенно устраняется подвиг
веры и ее усилия, а поэтому отрицается и самая
вера, а вместе с нею и неразрывно связанные с ней надежда и любовь, место которых занимает откровенное самомнение.
Это эмпирическое чувство реальности, опирающееся на интуицию, иногда называется
верой или же «
мистическим эмпиризмом» [У Лосского в «Обосновании интуитивизма».
С. 581 750.], говорит о
вере как установляющей бытие предмета и скрепляющей собой эмпирические показания и их логическую связь: согласно этому учению, акт
веры присутствует в каждом познавательном акте [Эта теория подвергнута разбору проф. А. И. Введенским в его сборнике «Философские этюды» в очерке под заглавием: «
Мистическая теория познания Соловьева».].
Между тем, строго говоря, между религиозной
верой и «
мистическим эмпиризмом» столь же мало общего, как и вообще между
верой и познанием, в составе коего интуиция есть, действительно, совершенно неустранимый элемент.
Для рассудка («чистого разума») такое удостоверение, может быть, и является «
мистическим» и установляется «
верою», но это показывает только всю условность и недостаточность отвлеченно-рассудочного понимания познания, ибо корень познания жизненно-прагматический, и понятие эмпирии должно уже наперед включать в себя признак действенности, ощупывающей вещи и отличающей идеальности от реальностей (кантовские «талеры» в воображении или в кошельке) [Имеется в виду рассуждение И. Канта в «Критике чистого разума» (Кант И. Соч · · В 6 т. М., 1964.
Можно, конечно, эту интуицию называть и
верой, и «
мистическим эмпиризмом», но при этом все-таки не надо забывать основного различия, существующего между этой интуицией и религиозной
верой: такая интуиция вполне остается в пределах эмпирически данной действительности, области «мира сего».
Поэтому совершенно несправедлива такая характеристика
веры, согласно которой ее ограничивают только экзистенциальным суждением, как это делают некоторые гносеологи, представители «
мистического эмпиризма».
Возможны и постоянно появляются все новые попытки устранить или обойти этот «камень
веры», которая, однако, должна неизменно остаться в основе всякого движения вперед по пути христианства [Вероятнее всего, имеется в виду Р. Штейнер и его книга «Христианство как
мистический факт и мистерии древности» (Ереван, 1991).].
Солдаты только и жили, что ожиданием мира. Ожидание было страстное, напряженное, с какою-то почти
мистическою верою в близость этого желанного, все не приходящего «замирения». Чуть где на стоянке раздастся «ура!» — солдаты всех окрестных частей встрепенутся и взволнованно спрашивают:
Неточные совпадения
Нужно помнить, что апофеоз цезарей, как и всех тиранов и диктаторов, был создан
верой народа, бедноты, а не сенатом, который был уже скептичен и не склонен к
мистическим верованиям.
Но это значение уже, так сказать,
мистическое, которое я не понимаю умом, а могу принять лишь
верой, или, вернее сказать, на
веру, подобно многому другому, чего не понимаю, но чему религия повелевает мне, однако же, верить.
Бедный, худой, высокий и плешивый диакон был один из тех восторженных мечтателей, которых не лечат ни лета, ни бедствия, напротив, бедствия их поддерживают в
мистическом созерцании. Его
вера, доходившая до фанатизма, была искренна и не лишена поэтического оттенка. Между им — отцом голодной семьи — и сиротой, кормимой чужим хлебом, тотчас образовалось взаимное пониманье.
Теоретически освобожденный, я не то что хранил разные непоследовательные верования, а они сами остались — романтизм революции я пережил,
мистическое верование в прогресс, в человечество оставалось дольше других теологических догматов; а когда я и их пережил, у меня еще оставалась религия личностей,
вера в двух-трех, уверенность в себя, в волю человеческую.
Собственно
мистический характер зодчество теряет с веками Восстановления. Христианская
вера борется с философским сомнением, готическая стрелка — с греческим фронтоном, духовная святыня — с светской красотой. Поэтому-то храм св. Петра и имеет такое высокое значение, в его колоссальных размерах христианство рвется в жизнь, церковь становится языческая, и Бонаротти рисует на стене Сикстинской капеллы Иисуса Христа широкоплечим атлетом, Геркулесом в цвете лет и силы.