Неточные совпадения
Такое доктринальное предубеждение против самостоятельного трактования
сущности религии и эта догматическая нетерпимость в отношении к религии, конечно, составляют личную особенность Канта и не
имеют под собой твердой опоры даже в его собственном философствовании.
Однако и здесь, поскольку мы
имеем дело с отношением религиозным, оно связано именно с устремлением за эмпирическую данность к некоему трансцендентному ноумену [Ноумен — умопостигаемая
сущность, в отличие от «феномена» — объекта чувственного содержания.
«Религия не
имеет никакого отншения даже и к этому знанию (т. е. такому, в котором «естествознание восходит от законов природы к высочайшему и вселенскому Управителю» и II котором «вы не познаете природы, не постигая вместе с тем и Бога»), ее
сущность постигается вне участия последнего.
Не человек действует или «полагает» («setzt») здесь, как это
имеет место в субъективно-идеалистических построениях, но в человеке происходит, полагается, в нем говорят высшие
сущности и силы.
На первое место здесь следует поставить иконографию; помимо религиозного значения иконы, как таковой, этого мифа-вещи, в которой эмпирическая вещность таинственно соединяется с трансцендентной
сущностью, она всегда
имеет вполне определенное содержание, это есть мифология в красках, камне или мраморе.
Ибо ничего общего не
имеет детская простота чад Божиих, живущих непосредственным созерцанием неба, с этим манерным, лже-философским опрощенством, которое, в
сущности, не отказывается от философствования, но хочет
иметь его по дешевой цене.
Так и благо, надо сказать, доставляет познаваемому не только способность познаваться, но и получать бытие и
иметь от него
сущность, тогда как благо не есть
сущность, но по достоинству и силе стоит выше (трансцендентно — έπέκεινα)
сущности» [Καϊ τοις γιγνωσκομένοις τοίνυν μη μόνον το γιγνώσκεσθαι φάναι υπό του αγαθού παρεΐναι, άλλα και το εΐναίτε και την οι!σίαν ύτί εκείνου αύτοΐς προσεϊναι, ουκ ουσίας οντος του αγαθού, αλλ' έτι έπέκεινα της ουσίας πρεσβεία και δυνάμει υπερέχοντος (Respubl., VI, 509 b).
Но также доказано, что эта
сущность не может
иметь величины, а неделима и нераздельна.
Все его исторические суждения
имеют свой надлежащий смысл только по отношению к такому же суждению Евномия относительно полной постижимости
сущности Божией; безотносительно же к этому суждению, они должны быть приняты с большим ограничением».
Ибо божественная
сущность своею безмерностью превосходит всякую форму, постигаемую нашим умом; таким образом мы не можем постигнуть ее чрез познание того, что она есть, но
имеем о ней лишь некоторое понятие чрез познание того, что она не есть» (Est autem via remotions utendum, praecipue in consideratione divinae substantiae.
Хотя Он нигде, но все чрез Него, а в Нем, как не существующем, ничто (ως μη δντι μηδέν) из всего, и напротив, все в Нем, как везде сущем; с другой стороны, чрез Него все, потому что Он сам нигде и наполняет все как всюду сущий» (S. Maximi Scholia in 1. de d. п., col. 204–205).], αΰτΟ δε ουδέν (и именно ουδέν, а не μηδέν), как изъятое из всего сущего (ως πάντων ύπερουσίως έξηρημένων), ибо оно выше всякого качества, движения, жизни, воображения, представления, имени, слов, разума, размышления,
сущности, состояния, положения, единения, границы, безграничности и всего существующего» (ib.) [Св. Максим комментирует эту мысль так: «Он сам есть виновник и ничто (μηδέν), ибо все, как последствие, вытекает из Него, согласно причинам как бытия, так и небытия; ведь само ничто есть лишение (στέρησις), ибо оно
имеет бытие чрез то, что оно есть ничто из существующего; а не сущий (μη ων) существует чрез бытие и сверхбытие (ΰπερεΐναι), будучи всем, как Творец, и ничто, как превышающий все (ΰπερβεβηκώς), а еще более будучи трансцендентным и сверхбытийным» (ιϊπεραναβεβηκώς και ύπερουσίως ων) (S.
Рассуждая же в восходящем направлении (ανιόντες), скажем, что она не есть душа, или ум, не
имеет ни фантазии, ни представления, ни слова, ни разумения; не высказывается и не мыслится; не есть число, или строй, или величина, или малость, или равенство, или неравенство, или сходство, или несходство; она не стоит и не движется, не покоится и не
имеет силы, не есть сила или свет; не живет и не есть жизнь; не
сущность, не вечность и не время; не может быть доступна мышлению; не ведение, не истина; не царство и не мудрость; не единое, не единство (ένότης), не божество, не благость, не дух, как мы понимаем; не отцовство, не сыновство, вообще ничто из ведомого нам или другим сущего, не есть что-либо из не сущего или сущего, и сущее не знает ее как такового (ουδέ τα οντά γινώσκει αυτόν ή αΰθή εστίν), и она не знает сущего как такового; и она не
имеет слова (ουδέ λόγος αυτής εστίν), ни имени, ни знания; ни тьма, ни свет; ни заблуждение, ни истина; вообще не есть ни утверждение (θέσις), ни отрицание (αφαίρεσις); делая относительно нее положительные и отрицательные высказывания (των μετ αύτη'ν θέσεις καί οίραιρε'σεις ποιούντες), мы не полагаем и не отрицаем ее самой; ибо совершенная единая причина выше всякого положения, и начало, превосходящее совершенно отрешенное от всего (абсолютное) и для всего недоступное, остается превыше всякого отрицания» (καί υπέρ πασαν αφαίρεσιν ή υπεροχή των πάντων απλώς οίπολελυμένου και έιε' κείνα των όλων) (de mystica theologia, cap.
«То, что подлинно есть благо по
сущности своей, не есть ни начало, ни цель, ни причина бытия, и не
имеет отношения к тому, что является источником движения к причине бытия» [Migne, 90, col. 1177 (Diversa capita ad theologian! et oeconomiam spectantia deque virtute ac vitio, β).
Таким образом, Он есть и
сущность сущего (όντότης των όντων), и форма в формах, как основа форм (είδεάρχης), и мудрость мудрствующих, и вообще все во всем (απλώς τα πάντα πάντων); и не есть природа, ибо выше всякой природы, не есть сущий, ибо выше всего сущего; и не есть сущий и не
имеет формы, ибо есть выше формы» [Ibid., 1176.].
Но и такие определения Божества, как сверхсущностъ, сверхмудростъ, разные словосочетания с υπέρ, излюбленные столь ими злоупотребляющим Ареопагитом, очевидно, суть тоже лишь замаскированные отрицания, «по звуку это утверждения, а по смыслу они
имеют отрицательное значение». Например, «если кто говорит, что нечто выше
сущности, разумеет не то, что оно есть, но что не есть» [De div. nat., lib. I, cap. 14, col. 462.].
Также, раз Он есть все, и все во всем, Он не может
иметь имени, Он, который есть субстанция,
сущность и жизнь для всех видимых и невидимых вещей; да и всех вещей, которые можно назвать и по знать, — их вещь и
сущность.
Как же можно Ему
иметь особое, отличающее Его от других имя, раз Он весь есть
сущность и притом всякая
сущность!» «Никто не знает Бога, кроме самого Бога.
Заслуга Канта не в том, что он заметил эту антиномичность, ибо с ней философская мысль, в
сущности,
имеет дело с тех пор, как себя помнит, но в том, что он ее так остро осознал.
Поэтому всякое нечто: бог ли или человек, небо или ад, ангелы или демоны, —
имеет одну природу или
сущность, как в системе Спинозы единая абсолютная субстанция существует в бесконечном множестве атрибутов и модусов.
Именно знание, в котором рационализм
имеет свою
сущность, следует называть субстанциальным, поскольку оно исключает всякий акт.
«Как человек сотворен в образ и подобие Бога, так равно и ангелы, ибо они братья людей», «святая душа человека и дух ангела
имеют единую
сущность и существо, и нет никакого различия в них, кроме самого только качества их телесного проявления» [Аврора, 60, 63.].
Только о творении
имеем мы власть говорить, ибо оно есть дело в
сущности Бога» (Ciaassen, II, 64).
«Внешнее, в четырех вырождениях (Ausgeburten) из элементов, как
сущность четырех элементов, начально, конечно и разрушимо; потому все, что там живет, должно разрушиться, ибо начало внешнего мира преходяще, ибо оно
имеет цель, чтобы обратиться в эфир, а четыре элемента снова в один; тогда открывается Бог, и сила Божия снова зазеленеет, как парадиз в вечном элементе.
«После этой жизни нет возрождения: ибо четыре элемента с внешним началом удалены, а в них стояла с своим деланием и творением родительница; после этого времени она не
имеет ожидать ничего иного, кроме как того, что, когда по окончании этого мира начало это пойдет в эфир,
сущность, как было от века, станет снова свободной, она снова получит тело из собственной матери ее качества, ибо тогда пред ней явятся в ее матери все ее дела.
Следовательно, чтобы не быть, оно должно связываться в небытии бытием небытия (δεσμόν εχειν του μη εϊναι το είναι, μη ον), подобно тому как существующее, чтобы вполне быть, должно связываться в бытии небытием небытия (το öv το μη δν εχειν μη εϊναι), таким-то образом, существующее в наибольшей степени будет, не существующее же не будет, когда существующее будет причастно
сущности быть существующим, но не будет причастно
сущности быть не существующим (μετέχοντα το μεν δν ουσίας του είναι δν, μη οΰσίασ δε του εϊναι μη ον), если уж вполне быть
имеет, и когда не существующее не будет причастно
сущности не быть не существующим (το δε μη öv ουσίας μεν του μη εϊναι μη δν), но будет причастно
сущности быть не существующим (ουσίας δε του εϊναι μη δν), если уж и не существующее
имеет вполне не быть.
Итак, совершенна и целостна
сущность существующего, она не может (распадаться) на части, да и не может
иметь в чем-либо восполнения, и ничто из не-сущего не может к нему присоединиться.
Мир тварный существует,
имея своей основой мир идей, его озаряющий, иначе говоря, он — софиен, вот величайшая, содержательнейшая и важнейшая истина о мире,
сущность космодицеи платонизма.
Идеи для мира явлений
имеют не только художественно-эротическую и религиозно-мистическую достоверность, но и логическую значимость, как общие родовые понятия (κοινόν, το εν επί πολλών, εν είδος εκαστον περί τα πολλά), причем эти понятия не суть только родовые имена, но выражают самые
сущности предметов (οϋσίαι) [О смысловом значении «идей» и «эйдосов» у Платона см.: Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии.
Воскресение с телом есть переход от одного сна к другому, как бы лишь перемена ложа; истинное же воскресение вполне освобождает от тела, которое,
имея природу противоположную душе,
имеет и противоположную
сущность (ούσίαν).
Святая телесность, тело Церкви, духовно и духоносно, а потому и
сущность ее никоим образом не может определяться только как не-дух, но должна
иметь и положительное определение.
Красота в природе и красота в искусстве, как явления божественной Софии, Души Мира,
имеют одну
сущность.
Но во всех видах оно
имеет одну
сущность: отторженность от всеединства, внесофийность, или антисофийность, самость, себялюбие, заключение себя в невидимую, но непроницаемую оболочку ничто.
По определению св. Максима Исповедника, «зло и не было и не будет самостоятельно существующим по собственной природе, ибо оно и не
имеет в сущем ровно никакой
сущности, или природы, или самостоятельного лика, или силы, или деятельности, и не есть ни качество, ни количество, ни отношение, ни место, ни время, ни положение, ни действие, ни движение, ни обладание, ни страдание, так чтобы естественно созерцалось в чем-либо из сущего, и вовсе не существует во всем этом по естественному усвоению; оно не есть ни начало, ни средина, ни конец».
Оно осуществимо лишь ее поглощением, заменой, фактическим отстранением, т. е. это учение ведет к более или менее явному монофизитству, каковое мы и
имеем, напр., у Беме, в
сущности отрицающего своим учением возможность Богородицы.
«Будете как боги»:
имея в себе образ Божий как повторение Первообраза, ощутите его как самостоятельно, от себя обладаемую
сущность.
Эта черта искусства связана отнюдь не с религиозным характером его тем, — в
сущности искусство и не
имеет тем, а только знает художественные поводы — точки, на которых загорается луч красоты.