Неточные совпадения
Бог абсолютно возвышается над человеком, «во свете
живет неприступном, которого никто не видел из людей и видеть не может» [Неточная цитата из Первого послания к Тимофею св. апостола Павла (6:16).], и
в то же время бесконечно уничижается, снисходит к
миру, являет себя
миру, вселяется
в человека («приидем и обитель у него сотворим» [Ин. 14:23.]).
Это собственно и есть «внешний
мир», «третье начало»,
в котором мы
живем.
«Внешнее,
в четырех вырождениях (Ausgeburten) из элементов, как сущность четырех элементов, начально, конечно и разрушимо; потому все, что там
живет, должно разрушиться, ибо начало внешнего
мира преходяще, ибо оно имеет цель, чтобы обратиться
в эфир, а четыре элемента снова
в один; тогда открывается Бог, и сила Божия снова зазеленеет, как парадиз
в вечном элементе.
Но вместе с тем Бог есть и Творец
мира, Он
живет и действует
в мире, которому
в качестве творения Божия принадлежит не модальное или акцидентальное, но вполне реальное, непризрачное бытие, ибо он реален реальностью своего Творца.
Нет, ибо Он пребывает
в мире, Им
живем мы, движемся и есьмы...
Да, потому что Бог правит
миром, но не царит
в нем, Царствие Божие
в силе еще не пришло,
мир живет своей, внебожественной жизнью.
Таким образом, одна основная метафизическая и космическая катастрофа грехопадения, введя
в мир смерть, обусловила и вызвала другую космическую катастрофу, но уже благую и радостную, — воскресение мертвых, предваряемое воскресением Одного — Первенца от мертвых, и преображение всего
мира через создание «новой земли и нового неба,
в них же правда
живет».
Ибо хотя «князь
мира сего» посрамлен, и власть его надломлена, но он еще владеет
миром; «ветхий Адам»
в недрах своего существа уже замещен «новым», но он еще
живет в нас; смерть, «последний враг», уже побеждена светом Христова Воскресения, но она по-прежнему еще косит жатву жизни; тварь все еще стенает, ожидая своего избавления, и весь
мир томится и страждет от смешения и противоборства добра и зла.
В христианстве должно быть придаваемо одинаково серьезное значение как тому, что Христос воплотился, «на земле явися и с человеки
поживе», пострадал и воскрес, так и тому, что Он вознесся на небо, снова удалился из
мира, сделался для него опять, хотя и не
в прежнем смысле, трансцендентен, пребывает на небеси, «седяй одесную Отца» [Господь, после беседования с ними <апостолами>, вознесся на небо и воссел одесную <т. е. справа от> Бога (Мк. 16:19).].
Но
в каком же тогда отношении находится этот
мир, взлелеянный его творческим усилием, и его красота к тому
миру,
в котором мы
живем, и к его красоте?
От природы была она характера смешливого, веселого и миролюбивого, но от беспрерывных несчастий и неудач она до того яростно стала желать и требовать, чтобы все
жили в мире и радости и не смели жить иначе, что самый легкий диссонанс в жизни, самая малейшая неудача стали приводить ее тотчас же чуть не в исступление, и она в один миг, после самых ярких надежд и фантазий, начинала клясть судьбу, рвать и метать все, что ни попадало под руку, и колотиться головой об стену.
«Глуповатые стишки. Но кто-то сказал, что поэзия и должна быть глуповатой… Счастье — тоже. «Счастье на мосту с чашкой», — это о нищих. Пословицы всегда злы, в сущности. Счастье — это когда человек
живет в мире с самим собою. Это и значит: жить честно».
Если в XX в. предпочитают говорить о плановом хозяйстве, о дирижизме, об усилении власти государства над человеком, то это главным образом потому, что мы
живем в мире, созданном двумя мировыми войнами, и готовимся к третьей мировой войне.
Мистик разрешенного образца может
жить в мире, как и все мирские люди живут, без юродства, без жертв, без муки отвержения миром, во фраке, причесанный и приглаженный.
Неточные совпадения
И вдруг из того таинственного и ужасного, нездешнего
мира,
в котором он
жил эти двадцать два часа, Левин мгновенно почувствовал себя перенесенным
в прежний, обычный
мир, но сияющий теперь таким новым светом счастья, что он не перенес его. Натянутые струны все сорвались. Рыдания и слезы радости, которых он никак не предвидел, с такою силой поднялись
в нем, колебля всё его тело, что долго мешали ему говорить.
Но с приездом отца для Кити изменился весь тот
мир,
в котором она
жила.
Дом был большой, старинный, и Левин, хотя
жил один, но топил и занимал весь дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но дом этот был целый
мир для Левина. Это был
мир,
в котором
жили и умерли его отец и мать. Они
жили тою жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей.
Он отгонял от себя эти мысли, он старался убеждать себя, что он
живет не для здешней временной жизни, а для вечной, что
в душе его находится
мир и любовь.
— Я помню про детей и поэтому всё
в мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама не знаю, чем я спасу их: тем ли, что увезу от отца, или тем, что оставлю с развратным отцом, — да, с развратным отцом… Ну, скажите, после того… что было, разве возможно нам
жить вместе? Разве это возможно? Скажите же, разве это возможно? — повторяла она, возвышая голос. — После того как мой муж, отец моих детей, входит
в любовную связь с гувернанткой своих детей…