Неточные совпадения
Ибо и это ничто не
есть круглый нуль, но является величиной
в высшей степени положительною: именно здесь разумеется то, что существует под покрывалом Майи [
В древнеиндийской философии Майа означает иллюзорность бытия; под «покрывалом Майи» скрывается истинная сущность вселенной.], которое только застилает наш взор миром явлений; это положительное ничто и составляет подлинную, хотя и трансцендентную для нас
действительность, по отношению к которой и установляется типически религиозное отношение.
Вера поэтому не враждует с знанием, напротив, сплошь и рядом сливается с ним, переходит
в него: хотя она
есть «уповаемых извещение, вещей обличение невидимых» (Евр. 11:1), но уповаемое становится, наконец,
действительностью, невидимое видимым.
Справедливо, что всякая реальность,
будет ли то чужое «я» или внешний мир, установляется не рассудочно, но интуитивно, причем интуиция
действительности имеет корни
в чувстве действенности, т. е. не гносеологические, но праксеологические [Ср. мою «Философию хозяйства», главу о «природе науки».].
Вот почему, вообще говоря, так трудно определить момент уверования или утраты веры, ибо и
действительности уверование всегда и непрерывно вновь совершается,
есть единый растянутый во времени акт, и всегда неверие, как темная трясина, подстерегает каждое неверное движение, каждое колебание на пути веры [Отсюда следует, между прочим,
в какой иллюзии находятся некоторые протестантские секты (баптисты, методисты), внушающие последователям своим умеренность
в их совершившейся уже спасенности; и насколько мудрее и здесь оказывается православие, которое остерегает от этой уверенности как гибельной иллюзии («прелести»), указывая на необходимость постоянной борьбы с миром, «списания», но не «спасенности».].
Если признать, что действительно чувство, во всей его неопределенности,
есть главный или существенный орган религии, то это значило бы не только лишить религию принадлежащего ей центрального, суверенного значения и поместить ее рядом и наравне с наукой, моралью, эстетикой, а
в действительности даже и низке их, но, самое главное, сделать религию слепой сентиментальностью, лишить ее слова, навязать ей адогматизм и алогизм.
В действительности Канту, после того как Бог
был найден, все равно каким путем и каким «разумом», нужно
было бы зачеркнуть всю свою «Критику чистого разума», как построенную вне гипотезы Бога и даже при ее исключении, и написать заново свою философскую систему.
Также и все гонители традиционного обряда не замечают, что и
действительности они вводят только… новый обряд; так квакеры, отвергавшие всякую внешность молитвы, фактически вводили ритуал голых стен молельни и «молчаливые митинги»; так протестантизм, подняв дерзновенную руку на вековой и эстетически прекрасный католический обряд, только заменил его другим, бедным и сухим, прозаичным обрядом,
в пределах которого, однако, возможно
быть старообрядцем нисколько не меньше, чем при самом пышном ритуале; так наши сектанты божественную красоту православной литургики заменяют скучными и бездарными «псалмами», сухим протестантским обрядом.
Художник
есть вещун некоей нездешней
действительности, которая открывается ему
в художественных образах.
Истина, как высшая
действительность,
есть тем самым и Добро и Красота
в неразрывном триединстве Жизни.
В действительности мы знаем, что эта философская дедукция земли и неба совершается посредством фактических позаимствований у эмпирического бытия, которое отнюдь не соглашается
быть только понятием [Совершенно справедливо замечает А. Древе
в своих примечаниях к гегелевской философии религии: «Гегель отожествляет сознательное бытие не с сознательной стороной бытия (Bewusst-Sein) или идеальным бытием, но непосредственно с реальным и приходит, таким образом, к чудовищному утверждению, что можно посредством конечного, дискурсивного, сознательного бытия продумать процесс абсолютного, вечного, досознательного и сверхсознательного мышления непосредственно как таковой.
В действительности вере вовсе не свойственно связывать свою достоверность с такими свидетельствами и случайностями; она
есть в своей достоверности независимое отношение к своему абсолютному предмету, чистое знание его, которое не вмешивает букв, бумаги и переписчиков
в свое сознание абсолютного существа и не опосредствуется такими вещами» (Hegel's Phenomenologie des Geistes, Jubiläumausgabe, Phil.
Стало
быть, надо выйти за различия времен и эпох, как и
действительностей или возможностей, ибо для него не существует ничего ни старого, ни нового, и превосходно называется он
в Откровении первый и последний.
Но
в основе теософизм стремится за рационализм,
в действительности не
будучи в состоянии освободиться от чисто субстанциального знания.
В Его власти стоял тот принцип начала, который
был в нем как простая возможность и, следовательно, без Его воли
есть ничто, этот принцип начала, который
в глубине своего существа Он усматривает как простую возможность сохранить
в скрытом состоянии или возвести к
действительности.
Но что порождается отделением и различением — это не
есть новая и иная субстанция; но она приводит лишь
в действительность и исполнение известные свойства, различия, акциденции и ступени
в каждой субстанции…
Как проявление божественных сил, мир
есть сама
действительность и полнота, но
в тварной свободе своей он
есть еще задание, игра возможностей, бесконечная возможность возможностей.
Поэтому-то для Божества остается прозрачна и человеческая свобода, открыто будущее, нет
в нем разных возможностей, а
есть только
действительность, реальные судьбы твари.
Из слов земля же бе невидима и неустроена (Быт. 1:2) явствует, что «все уже
было в возможности при первом устремлении Божием к творению, как бы от вложенной некоей силы, осеменяющей бытие вселенной, но
в действительности не
было еще каждой
в отдельности вещи… земля
была и не
была, потому что не сошлись еще к ней качества.
Словом праздна, по мнению св. Григория Нисского, выражается, что «не
была еще
в действительности, имела же бытие
в одной только возможности, а словом безразлична — что качества еще не
были отделены одно от другого и не могли
быть познаваемы каждое
в особенности и само по себе, но все представлялось взору
в каком-то слитном и безраздельном качестве, не усматривалось
в подлежащем ни цвета, ни образа, ни объема, ни тяжести, ни количества, ни чего-либо иного ему подобного, отдельно
в себе самом взятого» (Творения св. Григория епископа Нисского, часть 1.
Хотя и говорится иногда, что гений
есть труд, но
в действительности это относится к талантливости, без которой не рождается зачатое гением творение.
Человек не мог
быть сразу создан как завершенное существо,
в котором бы образ и подобие, идея и
действительность, соответствовали друг другу, потому что тогда он
был бы Богом, и не по благодати и уподоблению, а по естеству.
«Уже во все время язычества Христос
был в непрерывном пришествии (in einem bestandigen Kommen), хотя Он
в действительности пришел, лишь когда исполнилось время».
Поэтому индивидуализм, подъемлющий мятеж против родового начала и мнящий его преодолеть,
в действительности выражает только болезнь родового сознания, вызванную упадком элементарной, стихийной жизненности
в связи с преобладанием рассудочности, рефлексии: он
есть «декадентство», которое, притязая
быть кризисом общественности, на самом деле означает лишь кризис
в общественности.