Неточные совпадения
Иначе же — только подвигом, крестом целой жизни могу я рассеять это облако, — оно может рассеяться, это я тоже знал достоверно, оно
есть тень моего собственного
греха, ибо ведь я сам распял его своими
грехами.
Но такое учение
есть пантеистический имманентизм и религиозный эволюционизм, который составляет первородный
грех оккультизма.
Веления совести, которые человек считает для себя законом, получают и религиозную санкцию, и это тем острее, чем глубже религиозное сознание: они облекаются в форму религиозных заповедей, нарушение которых ощущается как
грех (а это
есть уже религиозно-нравственная категория).
Как связанная не с субстанциальностью, но модальностью человеческого существа, как плод первородного
греха, нравственность вообще не представляет собой вершины, абсолютной грани, она преодолима, ибо святость, хотя в себя и включает «делание заповедей», но сама находится уже «по ту сторону добра и зла»; также и дети, состояние которых, по слову Спасителя, является живой нормой Царствия Божия [«Если не обратитесь и не
будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18:3).], свободны от уз нравственности.
Философия, как уже
было указано,
есть искусство понятий, которое имеет и своих художников, и в этом искусстве призванному ее служителю невозможно художественно лгать, что
было бы неизбежно при преднамеренном, нефилософском догматизме в философствовании, — это
было бы, прежде всего, проявлением дурного вкуса, эстетическим
грехом.
Если хочешь
быть без
греха и совершенен, не болтай о Боге!
Мир этот не должен
был бы существовать, его создал
грех.
Духовный источник мироутверждения заключается в обращенности духа ко многому и отвращенности от Божественного единого ничто [Эта жизнь (тварности и раздора) должна прийти в ничто… таким образом в той же жизни, в какой я ощущаю свою яйность (Ichheit),
грех и смерть; она должна сойти в ничто, ибо в жизни, каковая
есть Бог во мне, я враждебен смерт и и
греху; и по жизни, которая
есть еще в моей яйности, я чужд ничто как Божеств» (dem Nichts als der Gottheit) (IV, 359, § 63).
Здешний мир
есть наполовину плод
греха, ошибки, недоразумения, он не имеет своей особой идеи в творческом плане Божием.
Оно не
есть только следствие
греха или отпадения во что-то низшее, καταβολή, но
есть первозданная сущность.
Лишь в нем одном из всех мировых религий тело не гонится, но прославляется, ибо Христос
есть Спаситель не только душ от
греха, но, вместе с тем и тем самым, и «Спаситель тела».
Таким образом, возможность зла и
греха, как актуализации ничто,
была заранее дана в мироздании: благость и любовь, проявившиеся в творении мира, не остановились и перед тем, чтобы смириться, дав место бунтующему, хаотическому ничто, которое возможность самоутверждения получает лишь благодаря всему, как тьма и тень получают свое бытие только от света, хотя и стремятся с ним соперничать.
И уже само это бытие — небытие, как общее состояние мироздания,
есть метафизический
грех, о котором сказано: мир во зле лежит.
Грехопадение или, напротив, послушание воле Божией следует во всяком случае считать актом свободы, а отнюдь не природной необходимости: в природе твари
была только возможность
греха, но не
было никакой к нему принудительности.
IV, 13 (конечно,
грех лежит в энергии, а не сущности, и поэтому не
есть дело Бога).
Иначе и невозможно
было бы
греху в такой степени испортить мироздание, внесши в него разрушение, болезнь и смерть.
Однако особенная чувствительность, завуалированность, стыдливость может
быть истолкована и как выражение нарочитой священности, глубочайшей интимности, особливой нежности этой стороны жизни; и именно потому она поражена
грехом наиболее ощутительно.
Другими словами, первородный
грех принес с собой не субстанциальную, но лишь функциональную порчу мира, «мир во зле лежит» [1 Ин. 5:19; цитируется неточно.], но не
есть зло, оно
есть его состояние, а не естество.
В противоположность католическому учению о непорочном зачатии, Богоматерь произошла природным, человеческим путем, и ничто человеческое — не в смысле возможных извращений и
грехов, но в смысле естества и искушений — не
было ей чуждо.
А это значит, что сила первородного
греха хотя
была велика и вредительна, но осталась ограниченной в субстанииалъно испорченном мире не могла бы родиться Богоматерь, и такую плоть не мог
был бы приять на Себя Спаситель мира.
Но Божие творение в своей глубочайшей первооснове вовсе и не может
быть так неисправимо, так неискупимо испорчено
грехом.
В раю до
греха не
было ни брака, ни брачного размножения.
Августина, брак существовал уже в раю, а, следовательно, предуказано
было и размножение «через соединение полов», хотя оно и должно
было совершаться иным способом, нежели в теперешнем состоянии человека, поврежденном
грехом.
Потом мы видим
Еву, уже зачарованную змеем: она, как подстреленная птица, бессильна пред овладевшей ею похотью, охвачена палящей жаждой
греха, и уже не может ей помочь и отяжелевший Адам, из девственного мужа тоже превратившийся в похотливого самца.
Напротив, если чувственность и плоть
есть только «явление», греховная греза, навеваемая Лилит, тогда ненужной и обременительной становится телесная двуполость, и преодоление косности и
греха мира должно выразиться в таком случае прежде всего в исцелении не пола, но от пола, в освобождении от
Евы путем ее упразднения, возвращения внутрь Адама.
Это различие понимается иногда и иначе: кто в телесности видит род болезни, в создании жены — признак грехопадения, а в
Еве — начало
греха, те должны отрицать коренное различие в природе человека и ангела, видя в человеке лишь неудавшегося ангела, а в ангеле — нормальный, не уклонившийся от назначения образ человека.
Жизнь в раю
была для него первою школой жизни, причем, впредь до наступления известной духовной зрелости, в нем оставалась возможность зла и
греха, и каждый новый урок самопознания мог оказаться для него роковым экзаменом.
Разумеется, не вследствие того, что
Ева уже в самом появлении своем будто бы
была связана с
грехом, но, конечно, вследствие особенностей ее пола, его иерархического значения для человека.
Ева не до конца
была погублена
грехом, в ней появилось два борющихся начала, и Промысл Божий, ограждая избранный род, поведет к их окончательному разделению рождением Богоматери.
Приговор Божий над
Евой был обращен к ней как к жене и матери: своим
грехом она придала болезненный и мучительный характер тому, что без
греха служило бы источником чистой радости, — именно браку и материнству.
Гораздо легче дать здесь отрицательный ответ, чем положительный: то не
было, конечно, единое истинное причащение Тела и Крови Христовых во оставление
грехов, ибо этого, абсолютного, причащения нет вне Церкви Христовой и помимо боговоплощения и Голгофы.
Человеческой свободе, в силу которой человек одинаково мог и склониться к
греху, и удержаться от него, дано
было решить, понадобится ли действительно Голгофская жертва, но как возможность она
была предрешена в предвечном совете о сотворении человека...
«Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, благословивший нас во Христе всяким духовным благословением в небесах, так как Он избрал нас в Нем прежде создания мира — προ καταβολής κόσμου, чтобы мы
были святы и непорочны перед ним в любви, предопределив усыновить нас Себе чрез Иисуса Христа, по благоволению воли Своей, в похвалу славы благодати Своей, которою Он облагодатствовал нас в Возлюбленном, в котором мы имеем искупление кровью Его, прощение
грехов по благодати Его, каковую Он в преизбытке даровал нам во всякой премудрости и разумении, открыв нам тайну Своей воли по Своему благоволению, которое Он наперед положил — προέθετο — в Нем, во устроение полноты времен, дабы все небесное и земное соединить под главою Христом.
«Он должен во всем уподобиться братьям, чтобы
быть милостивым и верным первосвященником пред Богом, для умилостивления за
грехи народа.
Поэтому своими силами, как бы они ни
были велики, человек не может извлечь себя из пучины
греха и оздоровить свою природу, но обречен все более увязать в болоте
греха, утопая в объятиях жадного ничто.
Но, с другой стороны, это человечество, как подвластное силе
греха, спасено
быть не может, следовательно, оно должно стать иным, перестав
быть самим собой, должно сразу
быть тем же и не тем же, другим для самого себя.
Стало
быть, жертвенное животное, за чужой
грех лишаемое жизни, в каком-то смысле отожествляется с ними, но и сохраняет свое отличное бытие, потому что иначе жертва
была бы невозможна или могла бы состоять, только в самосожжении жертвоприносящего.
Благодаря первородному
греху размножение человеческого рода теперь совершается не только через рождение, но и через смерть, за которою последует воскресение; без него же смерти бы не
было, а первое рождение и
было бы окончательным.
Впадение в магизм как раз и явилось тем
грехом, которым создалась эта зависимость человека от хозяйства, и она не может
быть преодолена силами того же магизма в его собственной плоскости.
Серафима и других святых, кто не ощущает веяния разлитой около них высочайшей и чистейшей поэзии, тот остается чужд наиболее в них интимному, ибо в них
есть пламенное чувствование красоты космоса, его софийности, и
есть священная непримиримость против
греха, как уродства и безобразия.
Однако союз семьи, братства и дружбы
был разрушен, и уже братоубийство Каина показало, как слабы сделались эти связи в поврежденном
грехом человечестве.
Если даже иерей может
быть запрещен в служении таинств и фактически лишен священства, тем более верховный носитель власти, раз он совершил тяжелый
грех против своего служения (напр., измены вере или своему народу и под.), разрывает свой священный союз с народом.
Для гуманности совсем не существует
греха, а зло она знает только как следствие плохой общественности; для христианства социальное зло
есть лишь одно из проявлений зла космического, и притом не высшее, не предельное.
Грех производит мучительную трещину в существе человека, причем она
будет тем глубже, чем сильнее он овладел человеком.
Но это же разделение происходит и во внутреннем существе каждого человека, ибо нет никого, кто не
был бы заражен
грехом, а в тоже время
был бы совершенно чужд всякого добра [О таком внутреннем рассечении человека говорит ап. Павел: «Строит ли кто на этом основании (которое
есть Христос) из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, — каждого дело обнаружится, ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно
есть.
Эта возможность перестает
быть как таковая, но переходит в неизбежность смерти лишь силою первородного
греха» (Вестник РХД.