Неточные совпадения
В разных диалогах Платона подчеркивается и раскрывается по преимуществу то одна, то. другая
сторона идеализма — трансцендентность
идей миру или их имманентность.
Учение Аристотеля при этом разделяет слабую
сторону учения Платона, именно и
в нем недостаточно ясно различаются Бог и София, Творец и мир
идей.
Развитие новой философии
в немецком идеализме отмечено, с одной
стороны, попыткой узников забаррикадироваться
в пещере и сделать ее отверстие для солнца непроницаемым, что совершил Кант
в своем феноменализме, либо дерзновенно прорваться к миру
идей люциферическою самоуверенностью спекулятивного ума (Фихте и Гегель).
Идеи — тела конкретно окачествованы и ни
в каком смысле не повторяют друг друга: каждая
идея ощущает себя по-своему, т. е. имеет индивидуальное тело, есть телесная энтелехия [Говоря о телесности, мы обсуждаем лишь общефилософскую
сторону вопроса, оставляя без внимания разные «планы» телесности.
Во Христе человечество принесло покаяние и жертву, возродилось и стало соответствовать воле Божией. Оно сделалось иным, и притом стало выше по существу (хотя и не по состоянию), чем было
в раю, насколько новый Адам выше и больше первого. Потому и с этой
стороны должна быть отвергнута оригеновская
идея апокатастасиса, одного лишь восстановления прежнего, без создания нового.
Неточные совпадения
В коридоре было темно; они стояли возле лампы. С минуту они смотрели друг на друга молча. Разумихин всю жизнь помнил эту минуту. Горевший и пристальный взгляд Раскольникова как будто усиливался с каждым мгновением, проницал
в его душу,
в сознание. Вдруг Разумихин вздрогнул. Что-то странное как будто прошло между ними… Какая-то
идея проскользнула, как будто намек; что-то ужасное, безобразное и вдруг понятое с обеих
сторон… Разумихин побледнел как мертвец.
То, что я бросил мою
идею и затянулся
в дела Версилова, — это еще можно было бы чем-нибудь извинить; но то, что я бросаюсь, как удивленный заяц, из
стороны в сторону и затягиваюсь уже
в каждые пустяки,
в том, конечно, одна моя глупость.
— Нынче безлесят Россию, истощают
в ней почву, обращают
в степь и приготовляют ее для калмыков. Явись человек с надеждой и посади дерево — все засмеются: «Разве ты до него доживешь?» С другой
стороны, желающие добра толкуют о том, что будет через тысячу лет. Скрепляющая
идея совсем пропала. Все точно на постоялом дворе и завтра собираются вон из России; все живут только бы с них достало…
Я выдумал это уже
в шестом классе гимназии, и хоть вскорости несомненно убедился, что глуп, но все-таки не сейчас перестал глупить. Помню, что один из учителей — впрочем, он один и был — нашел, что я «полон мстительной и гражданской
идеи». Вообще же приняли эту выходку с какою-то обидною для меня задумчивостью. Наконец, один из товарищей, очень едкий малый и с которым я всего только
в год раз разговаривал, с серьезным видом, но несколько смотря
в сторону, сказал мне:
А «
идея»? «
Идея» — потом,
идея ждала; все, что было, — «было лишь уклонением
в сторону»: «почему ж не повеселить себя?» Вот тем-то и скверна «моя
идея», повторю еще раз, что допускает решительно все уклонения; была бы она не так тверда и радикальна, то я бы, может быть, и побоялся уклониться.