Неточные совпадения
Вдруг среди этой тишины, откуда-то сверху, словно с неба, прокатился удар церковного колокола, затем
все смолкло, и
лишь несколько спустя он зазвучал ровно и непрерывно.
Но в этом смысле в психологизме могут считаться повинны решительно
все деятельности духа: разве познание не есть также факт душевной жизни, разве мораль не имеет своей психологии (более придирчивые критики и рассматривают мораль
лишь как психологический факт)?
«Высшие миры», которых достигать учит «духовное знание», строго говоря, есть наш же собственный мир, воспринимаемый
лишь более широко и глубоко; и как бы далеко ни пошли мы в таком познании, как бы высоко ни поднялись по лестнице «посвящений»,
все же оно остается в пределах нашего мира, ему имманентно [Эта мысль находит ясное выражение в книге Эмиля Метнера.
И
все «иерархии», насколько они имеют значение в молитве, светят
лишь отраженным светом Солнца солнц.
Лишь в царстве будущего века, когда «Бог будет всяческая во
всех» [«Да будет Бог
все во
всем» (1 Кор. 15:28).], станет более имманентен миру, нежели в этом веке, а потому и самая возможность религии, в значении ее как ущербленного богосознания, упразднится,
лишь тогда человеческой свободе уже не дано будет знать или не знать Бога, верить или не верить в Него.
«Для религии, правда, существенно размышление… но оно не направлено… на сущность высшей причины самой по себе или в ее отношении к тому, что одновременно есть и причина и следствие; напротив, религиозное размышление есть
лишь (!) непосредственное сознание, что
все конечное существует
лишь в бесконечном и через него,
все временное в вечном и через него.
Искать и находить это вечное и бесконечное во
всем, что живет и движется, во всяком росте и изменении, во всяком действии, страдании, и иметь и знать и непосредственном чувстве саму жизнь
лишь как такое бытие в бесконечном и вечном — вот что есть религия…
«Как бы ни было справедливо, что религиозное чувство составляет самое внутреннее зерно религиозной жизни,
все же истинно религиозное чувство есть
лишь такое, которое возбуждается религиозными представлениями объективной (хотя бы и относительной) истины.
В этом своеобразная парадоксия религиозного восприятия: будучи из
всех жизненных актов наиболее индивидуальным, лично выстраданным, лично обусловленным, оно в то же время оказывается и наиболее универсальным — явный знак того, что между индивидуальным и универсальным нет противоположности; истинно индивидуальное и есть истинно универсальное, или же наоборот, истинно универсальное существует и познается
лишь как индивидуальное.
Особую разновидность естественной религии, или «религии вообще», составляет так наз. теософическая доктрина, согласно которой
все религии имеют общее содержание, говорят одно и то же, только разным языком, причем надо отличать эзотерическое учение, ведомое
лишь посвященным, и экзотерическое, существующее для profanum vulgus [Непосвященная толпа (лат.) — выражение Горация («Оды», II, 1,1)]; различия символики и обряда, обусловливаемые историческими причинами, существуют только во втором, но не в первом.
Вообще, миф завладевает
всеми искусствами для своей реализации, так что писаное слово, книга, есть в действительности
лишь одно из многих средств для выражения содержания веры (и здесь выясняется религиозная ограниченность протестантизма, который во
всем церковном предании признает только книгу, хочет быть «Buch-Religion» [Книжная религия (нем.).]).
Понятно
все принципиальное различие таинства от «магизма»: магия есть расширенная, утонченная и углубленная мощь человека над природным миром помощью высшего его знания, магия есть то же, что и наука,
лишь на иной ступени, с иными методами.
Она определяет ту его внешнюю границу, за которую невозможно отклоняться, но она отнюдь не адекватна догмату, не исчерпывает его содержания, и прежде
всего потому, что всякая догматическая формула, как уже сказано, есть
лишь логическая схема, чертеж целостного религиозного переживания, несовершенный его перевод на язык понятий, а затем еще и потому, что, возникая обычно по поводу ереси, — «разделения» (αϊρεσις — разделение), она преследует по преимуществу цели критические и потому имеет иногда даже отрицательный характер: «неслиянно и нераздельно», «одно Божество и три ипостаси», «единица в троице и троица в единице».
Бог — един, Бог — троичен в лицах: единица, три суть числа, подлежащие
всей числовой ограниченности (помощью единицы совсем нельзя выразить единого Божества, ибо единица существует
лишь во множественности, и три в св.
Совместим ли догматизм религии с священнейшим достоянием философствования, его свободой и исканием истины, с его правилом — во
всем сомневаться,
все испытывать, во
всем видеть не догмат, л
лишь проблему, предмет критического исследования?
«Доказательства» бытия Божия, каковы бы они ни были,
все от философии и
лишь по недоразумению попадают в догматическое богословие, для которого Бог дан и находится выше или вне доказательств; в философии же, для которой Бог задан как вывод или порождение системы, идея о Нем приводится в связь со
всеми идеями учения, существует
лишь этой связью.
Очевидно, прежде
всего, что ей доступна
лишь эмпирическая феноменология религии, которая и изучается подобно фактам этнографии или истории, регистрируемым, классифицируемым, схематизируемым.
Дело в том, что наука строится по известным заданиям, она ставит себе
лишь определенные проблемы, а соответственно сосредоточивает и свое внимание
лишь на известных явлениях, отметая другие (напр., очевидно, что
вся религиозно-историческая наука при ее основоположном и методическом рационализме строится на принципиальном отрицании чуда, и поэтому
все элементы чудесного в религии, без которых, быть может, нельзя и понять последнюю, она относит к области легенд и сказок).
Слова и письмена, начертанные на человеческом языке со
всей исторической конкретностью и обусловленностью, для научного изучения являются только литературно-историческим памятником, для верующего же сознания реально суть Слово Божие, историческая оболочка
лишь прикрывает их божественное содержание.
Далее доказано, что она не подвержена никакому аффекту или качественному изменению;
все же остальные движения следуют
лишь за переменой места» (1073 а) [Ср. перевод А. В. Кубицкого: Аристотель.
Так как
все представляет собой энергию Единого абсолютного
лишь на разных ступенях совершенства, то по отношению к миру эта система, по справедливой характеристике Целлера [Zeller.
«Созерцающий не созерцает и не противопоставляет созерцаемое как другое, но словно сам становится другим и сам более уже не принадлежит себе,
весь он принадлежит тому и становится едино с ним, соединенный с ним как центр к центру; и здесь сложные вещи составляют единое, а двойственность имеет место
лишь в том случае, если они разделены, — в таком случае говорим мы о различенном.
Догмат и критика, стр.29. «О Боге мы не можем постигнуть то, что Он есть, а
лишь что Он не есть, и как
все остальное к Нему относится» (non enim de Deo capere possumus, quid est, sed quid non est et qualiter alia se habeant ad ipsum) (Op. cit., I.
Все существующее называется мыслимым (νοούμενα), ибо имеет принципы для своего объяснения, Бог же зовется не мыслимым (ου νοούμενος), но
лишь веруют в него на основании (εκ) мыслимого; поэтому ничто из того, что мыслится, не может ни в каком отношении идти в Сравнение с Ним» [Migne, 90, col. 1084 ά, β, δ, ή (Capita ducenta ad theologiam Deique Filii in carne dispensationem spectantia). ά.
Так же не существует божественная природа ни как род, ни как форма, ни как вид, ни как частность, ни как всеобщая или особенная сущность, но в то же время о ней нысказывается
все это, ибо
лишь от нее это получает способность существования.
Что касается внутреннего Мысли, то нет никого, кто мог бы понять, что это такое; с тем большим основанием невозможно понять Бесконечное (Ayn-Soph), которое неосязаемо; всякий вопрос и всякое размышление остались бы тщетны, чтобы охватить сущность высшей Мысли, центра
всего, тайны
всех тайн, без начала и без конца, бесконечное, от которого видят только малую искру света, такую, как острие иглы, и еще эта частица видна
лишь благодаря материальной форме, которую она приняла» (Zohar, I, 21 a, de Pauly, I, 129).
§ 4. Та же самая неименуемая, неприродная и нетварная воля, которая есть
лишь единая и не имеет ни перед собой, ни за собой ничего, которая в себе самой есть только единое, которая в качестве ничто есть и
все, которая зовется и есть единый Бог, объемлет и находит себя в себе, и из Бога рождает Бога.
Однако закон непрерывности и непротиворечивости дискурсивного мышления имеет силу
лишь в его собственном русле, а не там, где разум обращается на свои собственные основы, корни мысли и бытия, причем вскрываются для него непреодолимые, а вместе и неустранимые антиномии, которые
все же должны быть им до конца осознаны.
Христианский догмат триипостасности Божества был, однако, открыт человеку, не человеком,
лишь при свете уже открытой истины человек получает возможность зреть печать троичности на себе и на
всей твари.
Они находятся в определенном иерархическом соотношении, как ступени самооткровения Ничто. Онтологически единосущны и мир, и бог, насколько оба они суть модусы Ничто, в котором возникает
все. И если на пути возвращения к этому Ничто человек должен восходить к богу (или богам), а далее проходить чрез бога и за бога, то
лишь потому, что нельзя подняться на последнюю ступень, минуя предпоследнюю, а богобытие и есть эта предпоследняя ступень.
Все эти четыре вида природы суть
лишь разные аспекты, моменты или положения единой природы:
все есть одно, и
все есть Бог; поэтому метафизика Эриугены принципиально сближается с учением Плотина об отношении Единого и мира.
Бог возникает
лишь вместе с миром: «о Боге говорят и возвещают
все твари.
Все следует для него только modo aeterno, т. е. чисто логическим способом, имманентным движением: ибо это есть
лишь фальсифицированный рационализм, если, напр., объясняют происхождение мира свободным обнаружением абсолютного духа, который вообще хочет утверждать творение чрез действие (thätliche).
Однако это отношение между Богом и природой образует
лишь вторую часть проблемы, в первой же ее части и Беме, и Эккегарт одинаково исходят из того же недифференцированного и бескачественного Ничто, в котором образуется
все.
К сожалению, вполне ясного и недвусмысленного ответа метафизика Беме здесь не дает, хотя преобладающее от нее впечатление сводится к тому, что Ничто имеет здесь смысл не трансцендентного НЕ-что, но того божественного мэона или же диалектического ничто, в котором с имманентной закономерностью мистической диалектики выявляется божественное
все, вследствие чего это ничто соответствует
лишь определенному положению или диалектическому моменту в Божестве.
А что рождено из смерти, как из четырех элементов, как-то скот и
вся жизнь из четырех элементов, то не получит более тела; так же и дух их рожден из четырех элементов, он разрушается вместе с элементами, и остается
лишь фигура элементальных сущностей, как четырех вырождений.
Здесь приличествует
лишь благоговейное безмолвие пред непостижной, в недрах Абсолютного совершающейся тайной, и нет ничего более безвкусного, как разные рациональные «дедукции» творения, претензии «гнозиса»,
все равно метафизического или мистического [В чрезмерном «дедуцировании» творения и, следовательно, в рационализме повинен и Вл. Соловьев, следующим образом рассуждающий об этом: «Если бы абсолютное оставалось только самим собою, исключая свое другое, то это другое было бы его отрицанием, а, следовательно, оно само не было бы абсолютным» (Органические начала цельного знания.
Может быть два значения этого не по смыслу тварного ничто, которым соответствуют два вида греческого отрицания: ου и μη (d privativum к этому случаю совсем не относится): первое соответствует полному отрицанию бытия — ничто, второе же
лишь его невыявленности и неопределенности — нечто [В новой философии развитие между μη и ου отчетливее
всего выражено Шеллингом в его «Darstekkung des philosophischen Empirismus» (A. W. II, 571): «μη öv есть несуществующее, которое
лишь есть несуществующее, относительно которого отвергается только действительное существование, но не возможность существовать, которое поэтому, так как оно имеет пред собой бытие, как возможность существовать, хотя и не есть существующее, однако не так, чтобы оно не могло быть существующим.
Но Ты предшествуешь
всем временам прошедшим безначальной вечностью своей, всегда присущей Тебе, и ею же переживаешь
все времена будущие, которые
лишь только наступают, тотчас же обращаются в прошедшие, между тем как Ты тойжде ecu, и лета твои не оскудевают» [Nec tu tempore praecedis: alioquin non omnia tempora praecederes.
Высшие и общие идеи, как добро и красота, прямо отражают умный свет, напротив, идеи, относящиеся к бытию конкретному: человек, животное, стол, —
лишь во
все более слабых отсветах.
Однако это значило бы не только экзегетически насиловать данный новозаветный текст, но и не считаться со
всем духом Ветхого Завета, с его явным телолюбием и телоутверждением; пришлось бы, в частности, сплошь аллегоризировать и священную эротику «Песни Песней», которая отнюдь не представляет собой одну
лишь лирику или дидактику, но проникнута серьезнейшим символическим реализмом.
Лишь в нем одном из
всех мировых религий тело не гонится, но прославляется, ибо Христос есть Спаситель не только душ от греха, но, вместе с тем и тем самым, и «Спаситель тела».
Как закруглилась бы фихтевская космогония, совершающаяся путем отражения я в зеркале не-я, если бы можно было обойтись одними логическими импульсами и не надобился еще тот досадный «внешний толчок» [В «философии хозяйства» Булгаков писал: «Более
всего Фихте повинен в том, что он уничтожает природу, превращая ее
лишь в не-л и в «aüssere Anstoss» (внешний толчок> для я, и тем самым
всю жизненную реальность оставляет на долю я» (Булгаков С. Н. Философия хозяйства.
Искусство, не как совокупность технически-виртуозных приемов, но как жизнь в красоте, несравненно шире нашего человеческого искусства,
весь мир есть постоянно осуществляемое произведение искусства, которое в человеке, в силу его центрального положения в мире, достигает завершенности, ибо
лишь в нем, как царе творения, завершается космос.
Таким образом, возможность зла и греха, как актуализации ничто, была заранее дана в мироздании: благость и любовь, проявившиеся в творении мира, не остановились и перед тем, чтобы смириться, дав место бунтующему, хаотическому ничто, которое возможность самоутверждения получает
лишь благодаря
всему, как тьма и тень получают свое бытие только от света, хотя и стремятся с ним соперничать.
Не злы и животные, и нет зла во
всей природе, — оно
лишь в том, что она не достигает своего совершенства (IV, 26) [Там же.
Как глубь недвижимая в мощном просторе
Все та же, что в бурном волнении, —
Дух ясен и светел в свободном покое,
Но тот же и в страстном хотении.
Свобода, неволя, покой и волнение
Проходят и снова являются,
А он
все один, и в стихийном стремлении
Лишь сила его открывается.
Вечная природа ипостасности вызывает здесь
лишь вечную адскую муку, кольцевое движение змеи, ловящей собственный хвост, — магический круг, где
все точки суть одновременно концы и начала.
Как созданный из земли, человек имеет в себе тварное
все, но. будучи создан после
всех творений, он стоит выше их
всех [По учению Каббалы, до создания человека земля еще не давала плодов: «
лишь когда создан был человек, рождающая сила земли стала видима миру…
все произведения, как неба, так и земли, не появлялись ранее сотворения человека; небо удерживало дождь, а земля удерживала производительную силу, которую имела…
Поэтому в человеке действительно резюмируется
весь животный мир, и в этом филогенезисе пока видят и различают
лишь ничтожную часть.