Однако лишь путем благочестивых браков и брачных зачатий можно дойти до того Рождения, которое «сотрет главу змея», и самые страдания беременности получают искупительное значение для жены, прельстившей Адама, по слову апостола: «и не Адам прельщен, но жена, прельстившись, впала в преступление, впрочем, спасется чрез чадородие, если пребудет в
вере и любви и святости с целомудрием — μετά σωφροσύνης» (1 Тим.
Неточные совпадения
Но тем с большей решительностью притязаниям «гнозиса» [Гнозис — в пер. с греч. означает «знание», «познание», здесь: вообще наука.], нисколько он хочет заместить собой триединство
веры, надежды
и любви, должно противопоставляться смирение верующей
любви, которая одна «никогда не престанет, хотя
и пророчества прекратятся,
и языки умолкнут,
и знание упразднится» (1 Кор. 13:8).
Рассуждающие таким образом, под предлогом мистики, совершенно устраняют
веру ради религиозно-эмпирической очевидности; при этом своеобразном мистическом позитивизме (который, впрочем, чаще всего оказывается, кроме того,
и иллюзионизмом) совершенно устраняется подвиг
веры и ее усилия, а поэтому отрицается
и самая
вера, а вместе с нею
и неразрывно связанные с ней надежда
и любовь, место которых занимает откровенное самомнение.
Но они получают жизненное значение, поскольку становятся предметом деятельной
и живой
веры, надежды
и любви, регулятивом религиозной жизни.
Вера есть акт свободы, безумия,
любви и отваги [По определению Николая Кузанского, «credere est cum ascensione cogitate», «posse credere est maxima animae virtus.
Да
вера и есть
любовь, ибо истину нельзя познавать, не любя ее: она открывается только
любви.
Для
веры и не должно быть понятного до конца,
вера есть дитя тайны, подвиг
любви и свободы, она не должна убояться рассудочного абсурда, ибо здесь открывается вечная жизнь, безбрежность Божества.
Между прочим, нельзя не поражаться близостью основного
и наиболее интимного мотива федоровской религии; религиозной
любви к умершим отцам, к существу египетской религии, которая вся вырастает из почитания мертвых: весь ее культ
и ритуал есть разросшийся похоронный обряд [Египетская религия основана на
вере в загробное существование
и воскресение для новой жизни за гробом, причем культ богов
и умерших Озириса
и Озирисов (ибо всякий умерший рассматривался как ипостась Озириса) сливается в один ритуал.
— Вижу: хотели лишить себя жизни? — договорил о. Мисаил засевшую у Половецкого в горле фразу. — Великий и страшный грех отчаяние, потому что оным отрицается безграничное милосердие божие. Страшно подумать, когда человек дерзает идти против закона божия… Но есть и спасение для кающегося, если покаяние с
верой и любовью.
Но встреча с Христом в
вере и любви не есть встреча с объектом, как представляется в объективации, а есть встреча с субъектом, с «ты», т. е. относится к экзистенциальному плану.
Неточные совпадения
«Ты бо изначала создал еси мужеский пол
и женский, — читал священник вслед за переменой колец, —
и от Тебе сочетавается мужу жена, в помощь
и в восприятие рода человеча. Сам убо, Господи Боже наш, пославый истину на наследие Твое
и обетование Твое, на рабы Твоя отцы наша, в коемждо роде
и роде, избранныя Твоя: призри на раба Твоего Константина
и на рабу Твою Екатерину
и утверди обручение их в
вере,
и единомыслии,
и истине,
и любви»….
Мадам Шталь говорила с Кити как с милым ребенком, на которого любуешься, как на воспоминание своей молодости,
и только один раз упомянула о том, что во всех людских горестях утешение дает лишь
любовь и вера и что для сострадания к нам Христа нет ничтожных горестей,
и тотчас же перевела разговор на другое.
Я часто себя спрашиваю, зачем я так упорно добиваюсь
любви молоденькой девочки, которую обольстить я не хочу
и на которой никогда не женюсь? К чему это женское кокетство?
Вера меня любит больше, чем княжна Мери будет любить когда-нибудь; если б она мне казалась непобедимой красавицей, то, может быть, я бы завлекся трудностью предприятия…
Она мне кинула взгляд, исполненный
любви и благодарности. Я привык к этим взглядам; но некогда они составляли мое блаженство. Княгиня усадила дочь за фортепьяно; все просили ее спеть что-нибудь, — я молчал
и, пользуясь суматохой, отошел к окну с
Верой, которая мне хотела сказать что-то очень важное для нас обоих… Вышло — вздор…
Вернутся ли когда-нибудь та свежесть, беззаботность, потребность
любви и сила
веры, которыми обладаешь в детстве? Какое время может быть лучше того, когда две лучшие добродетели — невинная веселость
и беспредельная потребность
любви — были единственными побуждениями в жизни?