Гл. 5‑й. Помянух пророка вопиюща: аз есмь земля и пепел и паки рассмотрих во гробех и видех кости обнажены, и рех: убо кто
есть царь, или воин, или богат, или убог, или праведник, или грешник?
«Бог
есть царь веков… и Он не был, ни будет, ни стал, ни становится, тем более не есть, но сам Он есть бытие сущим (το είναι τοις ουσιν) и не только сущее, но и само бытие сущего, из предвечно (προαιωνίως) сущего» (de n. d., V, 4, col. 817) [Ср. Мистическое богословие.
Адаму до грехопадения, соответственно его центральному положению в мире, была присуща и власть, он
был царем в мироздании, наместником Божиим по праву сыновства.
Неточные совпадения
Система Беме, как и Гегеля,
есть особая форма мистического рационализма, в котором преодолеваются все антиномии и
царит закон «непрерывности мышления».
Однако Бог сотворил его
царем света, но так как он не повиновался, и захотел
быть выше всецелого бога, то бог низверг его с его престола и сотворил посреди нашего времени иного
царя из того же самого Божества, из которого
был сотворен и господин Люцифер (разумей это правильно: из того салнитера, который
был вне тела
царя Люцифера) и посадил его на царский престол Люцифера, и дал ему силу и власть, какая
была у Люцифера до его падения, и этот
царь зовется И. Христом» (Аврора, 199, § 35-6...
В вечной же основе тварности самого различия между свободой и необходимостью, имеющего полную реальность для твари, вовсе нет, она трансцендентна свободе-необходимости [Таким образом, получается соотношение, обратное тому, что мы имеем у Канта: у него свобода существует только для ноумена и ее в мире опыта нет, а всецело
царит необходимость; по нашему же пониманию, свобода существует только там, где
есть необходимость, т. е. в тварном самосознании, ее нельзя приписать вечности, как нельзя ей приписать и необходимости.].
Искусство, не как совокупность технически-виртуозных приемов, но как жизнь в красоте, несравненно шире нашего человеческого искусства, весь мир
есть постоянно осуществляемое произведение искусства, которое в человеке, в силу его центрального положения в мире, достигает завершенности, ибо лишь в нем, как
царе творения, завершается космос.
Недаром же, познавая мир при наименовании тварей, он ощутил и свое одиночество в этом мире, где он призван
был стать
царем, и свою от него отъединенность.
Однако Богочеловек
есть не только Архиерей, но и
Царь и Пророк, и все эти служения разделяются и человечеством.
Первозданному человеку законом целомудренного бытия, силою которого он воссоединял в себе весь мир, становясь
царем его,
была любовь к Небесному Отцу, требовавшая от него детски доверчивого, любовного послушания.
У безгрешного человека
царило одно основное стремление, с которым согласованы
были все остальные: любить Отца волею, мыслью, сердцем и познавать Его в мире.
Дух св., «
Царь Небесный»,
есть Утешитель, и Бог-Отец, которому Христос научил молиться...
Отче наш,
есть Царь-Отец.
А через три дня утром он стоял на ярмарке в толпе, окружившей часовню, на которой поднимали флаг, открывая всероссийское торжище. Иноков сказал, что он постарается провести его на выставку в тот час, когда
будет царь, однако это едва ли удастся, но что, наверное, царь посетит Главный дом ярмарки и лучше посмотреть на него там.
С одного дерева снялась большая хищная птица. Это
был царь ночи — уссурийский филин. Он сел на сухостойную ель и стал испуганно озираться по сторонам. Как только мы стали приближаться к нему, он полетел куда-то в сторону. Больше мы его не видели.
Неточные совпадения
Пришел дьячок уволенный, // Тощой, как спичка серная, // И лясы распустил, // Что счастие не в пажитях, // Не в соболях, не в золоте, // Не в дорогих камнях. // «А в чем же?» // — В благодушестве! // Пределы
есть владениям // Господ, вельмож,
царей земных, // А мудрого владение — // Весь вертоград Христов! // Коль обогреет солнышко // Да пропущу косушечку, // Так вот и счастлив я! — // «А где возьмешь косушечку?» // — Да вы же дать сулилися…
Косушки по три
выпили, //
Поели — и заспорили // Опять: кому жить весело, // Вольготно на Руси? // Роман кричит: помещику, // Демьян кричит: чиновнику, // Лука кричит: попу; // Купчине толстопузому, — // Кричат братаны Губины, // Иван и Митродор; // Пахом кричит: светлейшему // Вельможному боярину, // Министру государеву, // А Пров кричит:
царю!
И каждое не только не нарушало этого, но
было необходимо для того, чтобы совершалось то главное, постоянно проявляющееся на земле чудо, состоящее в том, чтобы возможно
было каждому вместе с миллионами разнообразнейших людей, мудрецов и юродивых, детей и стариков — со всеми, с мужиком, с Львовым, с Кити, с нищими и
царями, понимать несомненно одно и то же и слагать ту жизнь души, для которой одной стоит жить и которую одну мы ценим.
Какие искривленные, глухие, узкие, непроходимые, заносящие далеко в сторону дороги избирало человечество, стремясь достигнуть вечной истины, тогда как перед ним весь
был открыт прямой путь, подобный пути, ведущему к великолепной храмине, назначенной
царю в чертоги!
— Иван Потапыч
был миллионщик, выдал дочерей своих за чиновников, жил как
царь; а как обанкрутился — что ж делать? — пошел в приказчики.