«Я прошу вас, — резюмирует Шеллинг, — считать установленным следующее: 1) Существо того, что Н. 3. называет Сыном, есть вечно в Боге и как поглощенное в actus purissimus
божественной жизни, само с Богом, θεός. 2) С того момента (von da), как Отец усматривает в образах своего бытия возможность другого бытия, или того момента, как ему эти образы являются как потенции, т. е., стало быть, от вечности, с того момента как он есть Отец, вторая потенция представляется ему как будущий Сын, он, стало быть, уже имеет в ней будущего Сына, которого он в ней наперед познает, в котором он собственно принимает план (Vorsatz) мира.
Неточные совпадения
Истина в
божественном своем бытии есть и «Путь и Живот» [Слова Иисуса Христа: «Я есмь путь и истина и
жизнь» (Ин. 14:6).].
Предсмертные слова Плотина: «Пытаюсь
божественное в нас возвести к
божественному во всем» — были девизом его
жизни и философии.
Только вера и любовь открывают сердце воздействию благодати, приобщающей человека к
жизни божественной.
В вечной природе существуют две области и заключена возможность двух
жизней: «огонь или дух», обнаруживающийся как «молния огня» на четвертой ступени, силою свободы (опять и свобода у Беме мыслится вне отношения к личности, имперсонали-стически, как одна из сил природы) определяет себя к
божественному единству или кротости, и благодаря этому первые 4 стихии становятся или основой для царства радости, или же, устремляясь к множественности и самости, делаются жертвой адского начала, причем каждое начало по-своему индивидуализирует бытие.
Духовный источник мироутверждения заключается в обращенности духа ко многому и отвращенности от
Божественного единого ничто [Эта
жизнь (тварности и раздора) должна прийти в ничто… таким образом в той же
жизни, в какой я ощущаю свою яйность (Ichheit), грех и смерть; она должна сойти в ничто, ибо в
жизни, каковая есть Бог во мне, я враждебен смерт и и греху; и по
жизни, которая есть еще в моей яйности, я чужд ничто как Божеств» (dem Nichts als der Gottheit) (IV, 359, § 63).
В данном случае цель эта может быть достигнута истолкованием
божественного миротворения как соответствующего известному моменту в диалектике самого Абсолютного, внутренней его
жизни, или же как модус некоей
божественной первосущности.
Божество в Его внутрибожественной
жизни остается трансцендентным для твари, однако действия Божества, Его откровения,
божественная сила, изливающаяся в творении, есть то же Божество, единое, неделимое, присносущее.
Божественные энергии, струящиеся в мир, откровения Божества в твари, вносят тем самым различимость в само Божество, которое постольку уже перестает быть чистым НЕ для мира, но, раскрывая внутрибожественную
жизнь, делает ведомым то, что неведомо, вносит в имманентное сознание то, что ему трансцендентно, так сказать, дробит и множит Божество, как единый солнечный луч дробится и множится в своих отражениях и преломлениях.
В христианском откровении дано, что внутрибожественная
жизнь есть триединство, единое Божество в трех ипостасях, которые суть едино в предвечно осуществляемой
Божественной любви.
Божество, не знающее зависти или жадности, в Своей бесконечности и аболютности не ведающее приращения, хочет призвать к любви Своей и это небытие, не-Божественную
жизнь.
«Четвертая ипостась», приемля в себе откровение тайн
божественных, вносит чрез себя и для себя различение, порядок, внутреннюю последовательность в
жизни Божественного Триединства, она воспринимает единое и всецелое божество как триипостасное — Отца, Сына и Св.
И как в Софии первообразно намечены, схематизированы все твари, так эти последние содержат в себе софийные схемы: «jede göttliche Kreatur, als da sind Engel und Menschenseelen, haben die Jungfrau der Weisheit Gottes gleich ein Bildniss ins Lebenslicht» [Каждая
божественная тварь, каковы ангельские и человеческие души, отражает в себе Деву как мудрость Бога в свете
жизни (нем.).] [Ib., § 57, стр.72.
В том, что небытие, ничто, сделалось материей бытия, было вызвано к
жизни, сказалась самоотверженная любовь Божия и безмерное
божественное смирение; в этом же проявилась и безмерная мудрость, и всемогущество Божие, создающее мир из ничего.
Воплотившийся Бог до конца разделил судьбу испорченного грехом мира и человека, до крестной муки и смерти [«На землю сшел еси, да спасеши Адама, и на земли не обрет сего, Владыко, даже до ада снизшел, еси ищай» (Утреня Великой Субботы, Похвалы, статья первая, ст. 25).], и все отдельные моменты земной
жизни Спасителя представляют как бы единый и слитный акт
божественной жертвы [Интересную литургическую иллюстрацию этой мысли мы имеем в том малоизвестном факте, что богослужения пред Рождеством Христовым включают в себя сознательные и преднамеренные параллели богослужению Страстной седмицы, преимущественно Великой Пятницы и Субботы, и отдельные, притом характернейшие песнопения воспроизводятся здесь лишь с необходимыми и небольшими изменениями.
Троицы, взаимному истощанию
Божественных Ипостасей во взаимной любви, блаженству
жизни в Другом и чрез Другого.
В меру того, насколько сам человек положил основу своему бытию, осуществил в себе подобие Божие, выявил умопостигаемый лик свой, познал в себе
божественную свою идею, настолько он имеет силы
жизни и роста в Царствии Христовом.
Историческое рождение человека, существа свободного и богоподобного, не только предполагает рождение в собственном смысле, т. е. акт
божественного всемогущества, вызывающий к бытию новые
жизни и осуществляющийся через брачное соединение супругов или вообще лиц разного пола, но и некое самосотворение человека.
Отменяет ли эта новая, неизведанная еще «теургия»
божественную теургию, как изжитую уже и обветшалую форму религиозной
жизни, ставя на ее место творческую энергию человека, или же рассматривает себя как вновь созревающий плод на ее вековечном древе?
Тогда с необходимостью возникает власть для охраны
жизни, и ее-то апостол и считает
божественным установлением (Рим. 13:1–2).
Что касается первого, то мы не можем указать причины такой непоправимости человеческой природы, ибо
божественная благодать исцеляет, восполняет, дает силу
жизни.
Неточные совпадения
Жизнь в
божественной необходимости была бы бестрагична.
Такова уж неотвратимая диалектика: позитивно-гуманитарное отвержение
божественных ценностей ведет в конце концов к отвержению человека, ценности его души, превосходящей эту видимую эмпирическую
жизнь.
Русская душа сгорает в пламенном искании правды, абсолютной,
божественной правды и спасения для всего мира и всеобщего воскресения к новой
жизни.
Кто написал гениальную хулу на Христа «об Иисусе Сладчайшем и о горьких плодах мира», кто почувствовал темное начало в Христе, источник смерти и небытия, истребление
жизни, и противопоставил «демонической» христианской религии светлую религию рождения,
божественное язычество, утверждение
жизни и бытия?
В прошлом можно установить три типа мистики: мистика индивидуального пути души к Богу, это наиболее церковная форма; мистика гностическая, которую не следует отождествлять с гностиками-еретиками первых веков, эта мистика обращена не к индивидуальной только душе, но также к
жизни космической и
божественной; мистика пророческая и мессианская — это мистика сверхисторическая и эсхатологическая, предела конца.