Неточные совпадения
Это определение как будто теряет свою силу тогда, когда атеизм отрицает существование
бога и вместе с тем, как буддизм,
остается чрезвычайно интенсивной религией; но нетрудно распознать, что эта видимость проистекает лишь из предвзятого реалистического взгляда на существо божие, которое не подходит к буддийскому абсолютному иллюзионизму.
Решающим моментом
остается встреча с
Богом в человеческом духе, соприкосновение трансцендентного с имманентным, акт веры.
Вера станет очевидностью, подобной необходимости природной, на долю свободы
останется лишь хотеть
Бога или не хотеть, любить Его или враждовать к Нему.
По часто повторяющемуся в аскетике сравнению,
Бог подобен огню, а душа — металлу, который может
оставаться холодным, чуждым огня, но, раскаляясь, может становиться как бы одно с ним.
Конечно,
остается недоступной человеческому уму тайной боговоплощения, каким образом воплотившийся
Бог мог так закрыть Божество человечеством, чтобы оказаться способным и совершить подвиг веры в
Бога, и испытать человеческое чувство богооставленности, но это показывает именно на глубочайшую человечность веры, ее исключительное значение и неустранимость подвига веры для человека.].
Добро — от
Бога, Он есть источник Добра, но
Бог не есть Добро, если понимать его в ограничивающем и исключительном смысле, —
Бог выше Добра и в этом смысле
остается свободен и от Добра.
Это уже фактически неверно, ибо она имеет только это же самое, а не иное содержание, лишь дает его в форме мышления; она становится, таким образом, выше формы веры; содержание
остается тем же самым» (394). «Философия является теологией, поскольку она изображает примирение
Бога с самим собой (sic!) и с природой» (395).
Абсолют, который был бы только премирен или трансцендентен миру, не был бы
Богом для человека,
оставаясь для него совершенно нейтральным, равнозначащим чистому ничто.
Мир идей у Платона образует самостоятельную софийную фотосферу, одновременно и закрывающую и открывающую то, что за и над этой сферой — само Божество; идеи у Платона
остаются в неустроенной и неорганизованной множественности, так что и относительно верховной идеи блага, идеи идей, не устранена двусмысленность, есть ли она Идея в собственном и единственном смысле или же одна из многих идей, хотя бы и наивысшая (особое место в этом вопросе занимает, конечно, только «Тимей» с его учением о Демиурге [«Демиург» по-греч. означает «мастер», «ремесленник», «строитель»; у Платона — «Творец», «
Бог».
Евномий не согласился, однако, с толкованием отрицательных имен Божиих у св. Василия В. и, не без некоторого основания, возражал: «Я не знаю, как чрез отрицание того, что не свойственно
Богу, Он будет превосходить творения!.. Всякому разумному существу должно быть ясно, что одно существо не может превосходить другое тем, чего оно не имеет» [Несмелов, 135.]. Вопрос о значении отрицательного богословия в его отношении к положительному так и
остался у св. Василия мало разъясненным.
Мы познаем
Бога, лишь поскольку Он открывается нам, но само существо Божие
остается за пределами человеческого постижения.
Бог осуществляет Себя как
Бог в своей энергии или энергиях, учение же об Его ουσία характеризуется чертами отрицательного богословия, ибо ουσία
остается вполне недоступна, трансцендентна для тварей, не только для человека, но и для ангелов.
Духом, потому
остается навеки истинным: кто ищет
Бога не у
Бога, с
Богом и в
Боге, тот будет искать на всех путях и ничего не найдет» [Sebastian Franck. Paradoxa, hsg, v. H. Ziegler (Diederichs).
Другими словами,
Бог как Абсолютное совершенно свободен от мира, или «премирен», им ни в какой степени не обусловливается и в нем не нуждается [Отношение между тварью и Абсолютным может быть помощью математического символа бесконечности оо выражено так: оо + любая конечная величина или тварь = оо, следовательно, тварь для бесконечности, в сравнении с бесконечностью = 0,
оставаясь для себя величиной.
Когда же она снова стряхнет с себя свою тварность (Geschöpf-seyn), тогда
остается Бог пред самим собою тем, что Он есть» (II, 202–203).
Это есть тайна одного
Бога, и тварь должна
оставаться в смирении и покорности и не возвышаться далее, ибо она еще не равна
Богу.
Идея творения мира
Богом поэтому не притязает объяснить возникновение мира в смысле эмпирической причинности, она оставляет его в этом смысле необъясненным и непонятным; вот почему она совершенно не вмещается в научное мышление, основывающееся на имманентной непрерывности опыта и универсальности причинной связи, она
остается для него бесполезна и ему чужда, — есть в этом смысле заведомо ненаучная идея.
Бог же волен ввести себя в трагический процесс мировой истории, в себе и для себя
оставаясь от него свободным, поэтому в самом Абсолютном нет места трагедии, которая коренится в противоборстве раздробленных сил относительного бытия.
К сожалению, он не вполне
остается ей верен в «Философии откровения», где развивается мысль о творении
Богом мира из себя, хотя и в прикровенном и осложненном виде (II, III, 284 и сл.).].
Поэтому, хотя и прав
остается Парменид, что в Абсолютном, как пребывающем выше бытия, не существует и небытия, но
Бог, полагая относительное, т. е. бытие, косвенно дает бытие и небытию.
Остается разве сказать, что множество вещей возникает благодаря пребыванию
Бога в ничто: отними
Бога от творения — и
останется ничто (там же.
Он соотносителен твари, которая в силу своей свободы и своей природы может удаляться от
Бога в свое ничто, закрываться им от него, и в таком случае
Бог есть и
остается ее жизненной основой, но пребывает для нее потенциален, а не актуален.
Хотя
Богу Шеллингом и приписывается полная свобода в миротворении, однако выходит, что, воздержавшись от последнего, само Божество
остается в actus purissimus, близком в потенциальности, и не рождается не только для мира, но и для самого себя.
Бог,
оставаясь существом своим (ουσία) превыше мира, творческой силой своей (ενέργεια) присутствует во временном процессе, рождается в нем: на острие меча антиномии держится это соотношение вечности и временности.
Она
остается одной и той же в основе и тогда, когда Адам «давал имена» животным, осуществляя тем самым свою софийную связь с миром, и тогда, когда падшее человечество, после изгнания из рая, обречено было в поте лица возделывать проклятую
Богом землю.
И так
оставалось до обрезания Авраама и установления им завета с
Богом (Sepher-ha-Zohar, trad par.
Очевидно, что это спасенное человечество, с одной стороны, необходимо должно
остаться самим собой, тем же самым человечеством, которое не может быть уничтожено
Богом, раз оно уже создано.
Неточные совпадения
Чуть дело не разладилось. // Да Климка Лавин выручил: // «А вы бурмистром сделайте // Меня! Я удовольствую // И старика, и вас. //
Бог приберет Последыша // Скоренько, а у вотчины //
Останутся луга. // Так будем мы начальствовать, // Такие мы строжайшие // Порядки заведем, // Что надорвет животики // Вся вотчина… Увидите!»
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай
Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда
останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
Тут только понял Грустилов, в чем дело, но так как душа его закоснела в идолопоклонстве, то слово истины, конечно, не могло сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна
осталась верною истинному
богу.
— Она очень просила меня поехать к ней, — продолжала Анна, — и я рада повидать старушку и завтра поеду к ней. Однако, слава
Богу, Стива долго
остается у Долли в кабинете, — прибавила Анна, переменяя разговор и вставая, как показалось Кити, чем-то недовольная.
Оставшись одна, Долли помолилась
Богу и легла в постель. Ей всею душой было жалко Анну в то время, как она говорила с ней; но теперь она не могла себя заставить думать о ней. Воспоминания о доме и детях с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что не хотела вне его провести лишний день и решила, что завтра непременно уедет.