Неточные совпадения
В 23-м году Персиков уже читал восемь раз в неделю — три в институте и пять в университете, в 24-м году тринадцать раз в неделю и, кроме того,
на рабфаках, а в 25-м, весной, прославился тем, что
на экзаменах срезал семьдесят шесть человек студентов, и всех
на голых гадах.
— Угу, угу, — пробурчал он, — пропал. Понимаю. По-о-нимаю, — протянул он, сумасшедше и вдохновенно глядя
на погасший шар над
головой, — это просто.
В уездном заштатном городке, бывшем Троицке, а ныне Стекловске, Костромской губернии, Стекловского уезда,
на крылечко домика
на бывшей Соборной, а ныне Персональной улице вышла повязанная платочком женщина в сером платье с ситцевыми букетами и зарыдала. Женщина эта, вдова бывшего соборного протоиерея бывшего собора Дроздова, рыдала так громко, что вскорости из домика через улицу в окошко высунулась бабья
голова в пуховом платке и воскликнула...
Работал Персиков без особого жара в куриной области, да оно и понятно, — вся его
голова была полна другим — основным и важным — тем, от чего оторвала его куриная катастрофа, т. е. от красного луча. Расстраивая свое и без того надломленное здоровье, урывая часы у сна и еды, порою не возвращаясь
на Пречистенку, а засыпая
на клеенчатом диване в кабинете института, Персиков ночи напролет возился у камеры и микроскопа.
— Д… д… д… — заговорил Персиков злобно, — вы вообразите, Петр Степанович… ну, прекрасно… очень возможно, что
на дейтероплазму куриного яйца луч окажет такое же действие, как и
на плазму
голых.
На верхнем конце бревна оказалась
голова.
Голова сделала такое движение, словно клюнула воздух, весь столб вобрался в лопухи, и только одни глаза остались и, не мигая, смотрели
на Александра Семеновича.
Голова из зелени рванулась вперед, глаза ее покинули Александра Семеновича, отпустив его душу
на покаяние.
Рокк видел совершенно отчетливо: Маня стала желто-белой, и ее длинные волосы, как проволочные, поднялись
на пол-аршина над
головой.
На самом электрическом шаре висела совершенно черная, пятнистая змея в несколько аршин, и
голова ее качалась у шара, как маятник.
Звук страшно усилился, и в ответ
на стрельбу Щукина вся оранжерея пришла в бешеное движение, и плоские
головы замелькали во всех дырах.
В кабинете профессора, где тускло горела одна лампа, отбрасывая пучок
на стол, Персиков сидел, положив
голову на руки, и молчал.
Он поднял
на мгновение
голову, пробормотал: «Ишь, как беснуются… что ж я теперь поделаю».
Но Панкрат никого уже не мог выгнать. Панкрат, с разбитой
головой, истоптанный и рваный в клочья, лежал недвижимо в вестибюле, и новые и новые толпы рвались мимо него, не обращая внимания
на стрельбу милиции с улицы.
Низкий человек,
на обезьяньих кривых ногах, в разорванном пиджаке, в разорванной манишке, сбившейся
на сторону, опередил других, дорвался до Персикова и страшным ударом палки раскроил ему
голову. Персиков качнулся, стал падать
на бок, и последним его словом было слово...
И старческое бессилие пропадало, она шла опять. Проходила до вечера, просидела ночь у себя в кресле, томясь страшной дремотой с бредом и стоном, потом просыпалась, жалея, что проснулась, встала с зарей и шла опять с обрыва, к беседке, долго сидела там на развалившемся пороге, положив
голову на голые доски пола, потом уходила в поля, терялась среди кустов у Приволжья.
Неточные совпадения
Городничий (хватаясь за
голову).Ах, боже мой, боже мой! Ступай скорее
на улицу, или нет — беги прежде в комнату, слышь! и принеси оттуда шпагу и новую шляпу. Ну, Петр Иванович, поедем!
Анна Андреевна. У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в
голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть
на них? не нужно тебе глядеть
на них. Тебе есть примеры другие — перед тобою мать твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать
на твою
голову и
на твою важность!
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что
на сердце, то и
на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в
голове; просто как будто или стоишь
на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в
голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания
на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.